разносить ветер, и они развиваются там, где отыскивают слабое место.
Через два года после нашего приезда первый из мэров Спасения был с треском выгнан. Три девушки оказались беременны, каждая назвала мэра отцом, и, может быть, так оно и было. Может быть. Но главное, что он перестал быть мэром, а мать сделалась очень важной персоной. Она входила в ближайшее окружение нового мэра и как-то неожиданно стала посещать собрания и выполнять некие важные, но неопределенные обязанности, не имея официальной должности, но обретя тем не менее значительное влияние. Люди улыбались ей, даже если презирали. Она организовала группу по изучению Библии, и женщины боролись за возможность сидеть в нашей гостиной и читать о Божьих карах и милосердии. Когда у нас собирались эти дамы, отец куда-то исчезал. Затем он начал пропускать воскресные службы. И тут историю можно рассказать по-разному: или мать защищала отца, стараясь отводить от него угрозу как можно дольше. Или как раз она решила, что надо что-то делать с сомневающимся в наших рядах.
В любом случае однажды утром я проснулся из-за того, что рот мне накрыла отцовская ладонь. Он велел мне идти за ним, и мы вышли во двор, пройдя мимо сарая с аккумуляторами, хранящими вчерашнее солнце, и поленницы дров, хранящих сорок лет солнечного света. Так говорил бы со мной этот бывший учитель, объясняя, как устроен мир. Но в тот день уроков уже не было. У него едва хватило времени сказать, что он уезжает. Уезжает прямо сейчас, и это наше прощание.
Я не спросил почему. В этом не было нужды. Я лишь попросил:
— Возьми меня с собой.
Он покачал головой:
— Не могу, Ной. Нет.
— Куда ты едешь?
— Сам не знаю, — признался он, явно тревожась о том, что будет дальше.
Я не испытывал страха. До этого момента я не мог оценить, насколько сильно мне хотелось освободиться от этого города и его жителей — во всяком случае, от большинства этих жителей, — поэтому я и попросил его взять меня с собой, поэтому меня и душил гнев, когда я смотрел, как человек, которого я люблю, одиноко залезает в грузовик, в котором горючего вряд ли хватит и на пятьдесят миль.
Ему было жаль меня. Я это видел. Желая облегчить расставание, он сказал:
— Я когда-нибудь вернусь. Вот увидишь.
Он лгал. Я-то это видел, а он, возможно, нет. Он лгал себе, как поступал все эти годы, когда притворялся, будто верит в то, во что его заставляла верить безумная жена.
Я заплакал. А потом босиком бежал за грузовиком по дороге вдоль реки, и бежал изо всех сил, даже когда грузовик уже скрылся вдали. Затем я споткнулся, упал, ободрал колени и похромал домой. Мать сидела за столом на кухне. Она плакала, но к тому времени слезы у нее уже высохли. Мать выглядела старой и особенно строгой. Эта женщина когда-то была красивой. До того как стать матерью, она была и вовсе красавицей. Я видел ее на старых фотографиях. Но та женщина за последние несколько лет медленно умерла, а то, что сидело передо мной, было черствым существом, неспособным выдавить даже утешительную ложь.
— Он очень правильно поступил, — заявила она. — Уехал тайно, пока его любимым существам не был причинен вред…
— А как же я? — выпалил я.
— Ты? — Она уставилась на меня, пожала плечами и, устало вздохнув, признала: — Ты или выживешь, или погибнешь, Ной. В любом случае твоя судьба целиком зависит от тебя.
Трейлер стоял на выложенной из кирпича дороге, окаймляющей засеянную травой городскую площадь. Большой мотор машины был выключен, но там до сих пор что-то пощелкивало. Поблизости собралось человек двадцать взрослых, предупреждая детей и друг друга, что надо держаться на расстоянии. Они достали оружие, и, помимо ружья, у каждого наверняка имелась под рукой и парочка пистолетов. Истории о бандитах были обычной темой для разговоров, и людям хотелось проявить осторожность и благоразумие. С какой стати безымянным врагам пришло бы в голову разъезжать в старом мобильном доме, оставалось загадкой. Но, само собой, я тоже подошел к толпе, стал слушать, как остывает мотор, и всматриваться в запыленные окна.
За стеклом кто-то шевельнулся.
Тут же зазвучали молитвы, соседи взялись за руки. Но когда кто-то потянулся ко мне, я протолкался мимо всех, включая детей, и вышел вперед.
— Ной, — с упреком произнес за спиной кто-то из взрослых.
Потом девочка, судя по голосу лет двенадцати, выпалила:
— А кто этот дядя?
Я редко бываю в городе, поэтому не все меня знают.
— Это сын Элен, — пояснил старый Феррис.
Мне было как-то странно приятно узнать, что меня все еще определяют как последствие некоего мелкого биологического происшествия.
Я прошагал полпути до машины и остановился.
Из толпы выбрался Мясник Джек, подошел ко мне и нервно подмигнул.
— Ты что об этом думаешь? — шепотом вопросил он.
Гадать можно тысячу лет, так и не узнав истины. Я ничего не ответил, и мы подошли к большой передней двери трейлера, секунду помедлили, и каждый из нас похлопал ладонью по грязному металлу.
— Эй! — окликнул Джек, и тут дверь открылась.
Резкое шипение сжатого воздуха напугало нас, и мы отскочили назад. Я так нервничал, что расхохотался, и как раз это увидела, показавшаяся из двери молодая женщина.
А увидела она хихикающего придурка. Я же увидел женщину лет двадцати, бодрую и очень привлекательную. Улыбаясь так, словно это было ее естественное выражение лица, она спрыгнула на нижнюю ступеньку и ухватилась за дверную ручку, подавшись к нам. Перед нами была стройная красавица с длинными золотистыми волосами, а брючки обтягивали ее так, что дальше некуда. Не скажу, что я влюбился. Но первое, что мне пришло в голову: будь я лет на десять моложе, то безнадежно и позорно сошел бы с ума от такого зрелища.
— Хорошо-то как, — сказала она.
В ее словах ощущался акцент — теплая и дружественная манера речи, совершенно новая для меня.
— Ребята, вы не поможете бабуле? — спросила она.
Джек взглянул на меня.
Я предположил, что это может оказаться ловушкой. Прелестная девушка заманивает ни о чем не подозревающих мужчин в свой мобильный дом, делает их пленниками, а потом эксплуатирует разными мерзкими способами. Но рискнуть все же стоит, решил я. Поэтому первым поднялся в трейлер, Джек протопал следом.
— Спасибо, спасибо, — поблагодарила женщина и добавила: — Папа надорвал спину, а у меня сил не хватит, чтобы сделать все самой.
То, что снаружи выглядело огромной грязной коробкой, внутри оказалось меньше, и пыли тут было меньше, чем я ожидал увидеть. Тут пахло людьми, недавней стряпней и утренним посещением туалета. Папа оказался настороженным типом лет на пять старше меня, сидящим у столика, на котором счастливый путешественник может перекусывать, любуясь проплывающими за окном видами. Я помнил достаточно, чтобы мысленно сложить эту привлекательную картинку. Так жили миллионы людей. Прежде. И жгли бензин танкерами, разъезжая по своему счастливому миру по гладким дорогам.
— Я привела помощников, бабушка, — громко и уверенно объявила девушка.
Папа все еще разглядывал незнакомцев и поблагодарил нас легким кивком, когда мы проходили мимо. Старая женщина лежала у задней стены на большой кровати, где запросто смогли бы спать двое. В жизни не видел женщины с такими пропорциями. Наверное, в молодости она была всего лишь крупной, но время и слишком обильная еда сделали ее поразительно толстой. Если верить единственным весам у меня
