– Да, – кивнула Маша. – Благодаря Степану Чадову. Полгода назад он был на заправке, той, что в нескольких километрах от Хамовичей, и там передал фотопленку некоему Егору Богдановичу Головко.
– Кто это? – спросил Стас.
– Угрюмый старикан в красной бейсболке. Тот самый, который поил нас отвратным кофе и кормил бутербродами с просроченной колбасой. Помнишь?
– Еще бы. – Данилов усмехнулся. – Такое не забывается.
– Я с ним побеседовала на эту тему. Спросила, почему же он не забрал из фотомастерской готовые снимки. И знаете, что он мне ответил?
– Что? – спросили в один голос Толя и Стас.
– Что его никто об этом не просил. Просьба была – передать пленку в фотомастерскую, но просьбы забирать снимки не было.
– Думаешь, Степан Чадов специально это сделал? – поинтересовался Данилов.
Маша посмотрела на него и сказала:
– Об этом, Тасик, ты спросишь у него самого. Когда врачи разрешат посещение.
Полковник Жук закрыл лежавшее перед ним дело и отложил его в сторону.
– Ладно, с этим выяснили, – проговорил он и обвел своих подчиненных спокойным, благожелательным взглядом. – Теперь давайте перейдем к другим делам.
Эпилог
На этот раз Лидка была не в халате, а в элегантной кофточке и мини-юбке, открывающей ее стройные ноги до самых бедер. Эффект, безусловно, был рассчитан на Глеба Корсака, хотя сам Глеб лежал на диване, под клетчатым пледом, и ничем не выказывал своего восхищения и даже, кажется, не смотрел на эти ноги, как бы Лидка ими не вертела.
К дивану подошел белый котенок с черной мордочкой. Оттолкнулся от пола задними лапками и легко взмыл Глебу на грудь. Там он уселся и принялся мыть черную мордочку черной лапкой.
– Ой, а это что у вас? – удивилась Лидка, отрываясь от бокала с вином. – Кошечка?
– Угу, – сказала Маша. – Глеб с дачи притащил. Говорит – соседи выбросили.
– Ой, как я люблю кошечек! А он не царапается?
– Царапается, – мрачно изрек Глеб. – Все кошки царапаются.
Лидка захихикала и протянула к котенку руку, но тот, вскинув голову, предупреждающе ударил по руке лапкой.
– Ну-ну-ну! – Лидка отдернула руку. – Ты чего такой дикий!
Тут же потеряв интерес к котенку, она снова повернулась к Маше, которая как раз поставила свой опустевший бокал на журнальный столик, и затараторила:
– Представляешь, Марусь, а я тут попала в историю!
– Что за история? – осведомилась Маша, доставая из пачки сигарету.
– Отправилась я со своим выводком в садик. Встали рано утром, парни мои сонные, да и я не лучше. Переходим дорогу – младшего несу под мышкой, старший бежит рядом вприпрыжку, а средний, Ванька, как всегда, тащится сзади… Марусь, плесни-ка мне еще рислинга! Он у вас такой вкусный!
Маша взяла бутылку и наполнила ее бокал.
– Ну, вот, – продолжила Лидка. – Перешли мы через дорогу, оборачиваюсь – а моего среднего, Ваньки, нет. Я туда-сюда – нету! И тут замечаю: лежит мой Ванька посреди дороги, на «островке безопасности», и дрыхнет как сурок. Представляешь, уснул на ходу, пока переходил дорогу!
Лидка засмеялась, Маша улыбнулась, Глеб философски хмыкнул.
– Лид, – обратилась к подруге Маша, – ты говорила, что тебе в восемь нужно уходить.
– А что, уже восемь?
– Да.
– Надо же, как время быстро пролетело. Хорошо мне у вас, народ! Завтра вечером снова зайду, если не прогоните.
– Не прогоним, – сказала Маша.
Глеб промолчал.
– Ладно, побегу!
Пару минут спустя, когда Маша, проводив Лидку, вернулась из прихожей, Глеб посмотрел на нее и насмешливо проговорил:
– Все-таки громкая у тебя подруга.
– Не то слово, – улыбнулась Маша.
– И очень активная.
– Угу. Прости, не знала, как ее выпроводить.
– Да все нормально.
Маша присела на диван, рядом с Глебом. Посмотрела на котенка, который вытянул передние лапы и положил на них голубоглазую черную головку с острыми ушками.
– Как мы его назовем?
– Не знаю.
Котенок зевнул и принялся точить когти о плед. Маша улыбнулась:
– Острый коготь. Слушай, а давай назовем его Самурай. Эй ты, Самурай!
Котенок посмотрел на Машу, зевнул и снова положил голову на лапы. Глеб засмеялся:
– Да какой он Самурай! Он просто Сема!
Котенок блаженно прикрыл глаза и заурчал, как маленький трактор.
– Митька приедет от бабушки – замучает, – сказала Маша.
– Этот котэ в обиду себя не даст, – возразил Глеб. – Правда, котэ?
– Сема, – поправила Маша. – Его зовут Сема. Пойду накормлю Семку консервами. А заодно сварю кофе. Ты будешь?
– Давай.
– Тебе как всегда – с двумя ложками сахара?
– Точно.
– А ты знаешь, что сахар – это яд.
– Милая, из твоих рук я готов принять даже яд, – дурашливо произнес Глеб.
Маша засмеялась, встала с дивана и ушла на кухню. Вскоре из кухни донесся свист кофеварки. Глеб посмотрел на котенка и сказал:
– Ну что, бродяга. Повезло нам с тобой, а? Какую хозяйку отхватили!
Котенок муркнул и лизнул Глеба в подбородок. В комнату вошла Маша, неся поднос с чашками в одной руке, а другую вытирая о свободную мужскую толстовку, в которой она обычно ходила дома.
– Включи музыку, – попросил Глеб.
– Сейчас.
Маша поставила поднос на столик и повернулась к стереосистеме. Легкое нажатие пальца – и в комнате, освещенной двумя настольными лампами, зазвучал скрипичный концерт Вивальди.
…Полчаса спустя Маша лежала на диване рядом с Глебом, на боку, подперев щеку рукою, и смотрела на Глеба.
– Знаешь… – тихо проговорила она. – Перед операцией хирург сказал, что ты не выживешь. Да и после операции он давал тебе немного шансов. Не знаю, что бы со мной было, если бы ты…
Она не смогла договорить фразу до конца. Глеб улыбнулся одними глазами.
– Маш, не надо о грустном. Я здесь, и я живой. И почти что здоровый.
– И за это я должна сказать спасибо сенатору Антипину.
– Пожалуй, так.
Маша вздохнула:
– Трудно представить, что он способен на хорошие поступки. Видел бы ты, как он с нами разговаривал.
– Этот парень отблагодарил тебя как мог. Врачи, которых он выписал из Швеции, и впрямь оказались лучшими в своем деле. И когда я окончательно окрепну, я отправлюсь к сенатору Антипину и пожму ему руку.
