Вся сцена имела многозначительный и зловещий смысл. Игнат, который зауважал гимнастку за то, что она не попыталась призвать на помощь проходящих мимо учителей, теперь был разочарован: Иванова повела себя неспортивно.
План «Барби русса» по захвату врасплох Контурных карт, сравнимый по степени вероломности только с немецко-фашистской «Барбароссой», осуществился. Даже милиционера она довольно быстро убедила, что видела предполагаемого свидетеля в раздевалке накануне, а не в день, когда была совершена кража, но, выходя из лингафонного кабинета, Мира поймала растерянный взгляд ненавистного своего врага, и гимнастке показалось, что ее снова ударили — даже щека заныла.
…Прислонившись к простенку между двумя окнами фойе, выходящими на школьный двор, Мира потрогала тоненькими пальцами лицо: кожа была упругой и прохладной, а казалось, что оно как будто горит голубыми, как в пламени спиртовки из химкабинета, язычками.
Искоса, чтобы не стать замеченной через грязное в разводах известки после недавнего ремонта стекло, девушка наблюдала за Атласом, какой фланировал вокруг крыльца, поджидая свою жертву, чтобы стереть в порошок, потом сравнять с землей, и сказать, что «так и было».
Физических страданий Мира не боялась, так как гимнастический помост научил ее терпеть боль. Зато чувство унижения, непереносимо-жгучее, заставляющее вновь и вновь перебирать обстоятельства скандала, искать запоздалые остроумные реплики и вспоминать Атласа, не покидало ее. И снова нужно было идти на эшафот — палач уже разминался для упражнения с топором.
Последней из их класса и почему-то в одиночку, хотя обычно на орбите ее притяжения всегда кружилось несколько спутников, спутниц и беспутниц, покинула гимназию Деми Мур, Дарья, которую иногда за спиной называли Муркой.
Деми-копию, как и оригинал, звезду американского кино, отличали гармоничное сложение и напористый характер. Сегодня она была деланно жизнерадостной, как воробей весной, звонко «чирикала» модный мотив и даже, кажется, подпрыгивала на ходу.
Подойдя к Игнату, Дарья без обиняков сказала:
— Если хочешь, можешь меня проводить.
— Ты чего наелась? — по привычке встал на дыбы Игнат, но за прошедшие сутки он окончательно повзрослел, много думая о своем поступке и хрупкой девочке-гимнастке со светлыми глазами, полными не слез, а презрения, поэтому закончил свою речь Атлас в лучших дипломатических традициях. — Нет, Даша, иди одна. Мне еще необходимо тут кое-что сделать.
— Уговаривать не стану вас, «прынц», — сказала Деми Мур, высокомерно вздернула нос и удалилась сексапильной походкой.
Еще год назад у Атласа сердце вырвалось бы из груди от восторга и радостно застучало об асфальт, если б Дэми Мур предложила пройтись вместе, но сегодня он ждал другую. Да и не нужен был он Дашке, которая беспокоилась только о том, чтобы не сократилось поголовье ее поклонников.
Сойдя со ступеней парадного входа, усилием воли Мира заставила себя пойти навстречу Атласу, хотя в какой-то миг в ее сознании и прошмыгнула белая от страха мышка-мыслишка о том, что можно кинуться напролом через кусты, но сейчас же на нее затопала гордость и спугнула маленькую дрянь.
Но вот душевных сил, чтобы прямо смотреть на своего мучителя, у Миры не осталось. Она шла, опустив глаза, поэтому не уловила момента, когда Игнат оказался сбоку и, взяв ее за плечо, сказал:
— Ты простишь меня? Я, козел, сорвался… Из-за того, что наша команда полуфинал проиграла… Ты- то ни причем была.
От неожиданно раздавшегося сверху голоса Игната и его прикосновения, Мира рванулась, но ее держали хоть бережно, но крепко.
— А как сыграли? С каким счетом? — тихо спросила гимнастка, не замечая, что повторяет вопрос, с какого начался вчерашний скандал, и пусть с ее стороны не прозвучало никаких слов прощения, Игнат понял, что добился большего — она ведь могла вообще с ним не разговаривать.
— 78:79, в одно очко разница, причем по моей вине: не удержал Петра Первого, их центрового. Это у Петьки Шевчука из 33-ей школы кличка такая из-за номера на майке. А меня называют Контурные карты. Приклеилось с детства. Знаешь, как бывает: Кузнецов — Кузнечик, Горбунова — Горбуша, а Атлас… сама понимаешь. У всех есть «кликухи».
— У меня нет, и, наверное, никогда не будет. Иванова — фамилия очень распространенная, — сказала Мира.
Она еще не знала, что кличка у нее появится вскоре после того, как они с Игнатом на виду у благодарных за развлечение зрителей сотрут Мириной жидкостью для снятия лака размашистую надпись на фасаде.
А когда их начнут всюду видеть вместе, и капитан почти на каждой перемене будет приходить к ней в класс, хоть один из ее бестактных одноклассников-мальчишек, которые физически развиваются позднее девочек, обязательно да закричит:
— Эй, Карта Мира, твой пришел… ну, этот… шелковый «грубый атлас, если ему кто-нибудь наподдаст»!
