Я нахмурился. Теперь Белла действительно была чем-то опечалена. Но не думаю, что причина её печали — та, которую подозревает Джессика. Не может Белла этого хотеть, зная то, что знает! Конечно, ей совсем не хочется оказаться так близко от моих
Я содрогнулся.
— Думаешь, в субботу он… — подзуживала Джессика.
— Очень сомневаюсь. — Казалось, Белла расстроилась ещё больше.
А может, Джессика права? Конечно, я наблюдаю сейчас всё через фильтр восприятия Джессики, вот мне и лезет в голову всякая чушь... Но... а если она всё же права?
На мгновение у меня дух захватило от идеи испытать эту возможность. Вернее, невозможность. Поцеловать Беллу? Мои губы на её губах, холодный камень, прикасающийся к тёплому, податливому шёлку...
А потом она умрёт.
Я встряхнул головой, отгоняя непрошенное желание, и заставил себя слушать дальше.
— А о чём вы разговаривали?
Я сочувственно улыбнулся. Джессика была недалека от истины.
— Да так, о всяком-разном, Джесс. Немного поговорили о сочинении по английскому.
Очень немного. Сочувствия в моей улыбке прибавилось.
Белла немного помедлила.
— Ну хорошо... Ты бы видела, как с ним официантка флиртовала! Просто до неприличия. А он на неё — ноль внимания.
Странно. И нашла же Белла, чем поделиться! Я был удивлён, что она вообще заметила такую мелочь.
Хмм. И что она так уцепилась за эту официантку? Женщины — странные существа.
— Очень, — сказала Белла. — Лет девятнадцати-двадцати.
Джессика на секунду унеслась мыслями к своему свиданию с Майком в понедельник вечером. Майк, по её мнению, был чересчур любезен с официанткой, а та, всё по тому же мнению, была сущей мымрой. Джессика затолкала воспоминание подальше и, подавив досаду, вернулась к 'интересненькому'.
— Да что ты? Ещё лучше! Должно быть, ты ему нравишься.
— Ну-у, наверно... — протянула Белла. Я заёрзал, съехал на краешек стула и там застыл. — Трудно сказать. Он такой непроницаемый...
Должно быть, я ошибался, думая, что стал совершенно не способен владеть собой, и поэтому каждому ясно, что со мной происходит. И всё же… С её-то наблюдательностью — как могла она не понять, что я влюблён в нее? Я вспомнил весь наш разговор, до единого слова, и почти удивился, что, оказывается, не произнёс слов признания вслух! Мне казалось, что каждое сказанное мной слово дышало любовью.
Лицо Беллы пошло пятнами. — А что?
Белла улыбнулась.
— Ты права, у меня и язык заплетается, и мысли разбегаются, когда он рядом.
Должно быть, она просто пытается утешить Джессику — когда мы были вместе, Белла выказала беспримерное, почти сверхъестественное самообладание.
— Да уж
Лицо Беллы вдруг стало отчуждённым, а глаза сверкнули так, как будто она услышала какую-то страшную несправедливость. Джессика ничего не заметила.
Белла принялась жевать губу.
— Не знаю, не могу объяснить, — вымолвила она наконец, — но за его лицом скрывается нечто совершенно фантастическое!
Её мечтательный взгляд заскользил мимо Джессики, как будто Белла всматривалась во что-то далёкое и прекрасное.
Теперь я чувствовал себя примерно так же, как когда получал от Карлайла и Эсме незаслуженно высокую похвалу. Только нынешнее чувство было более интенсивным и захватывающим.
Белла не отреагировала. Она продолжала вглядываться в своё прекрасное далёко, будто и не слышала Джессики.
Я снова замер.
— Да, — сказала Белла, не глядя на Джессику.
— Да.
Я и смотрел.
Если бы сейчас кабинет английского объял огонь, я бы не заметил.
Лицо Беллы стало пунцовым — даже мысленная картинка полыхала жаром. Или мне так казалось.
Какое счастье, что Джессика была вынуждена прекратить свой допрос! Мне нужна была пауза.
Да что же это такое, что вообразила себе эта несносная девчонка? 'Гораздо больше, чем я ему'! И как только ей это в голову пришло! 'И я не знаю, что с этим делать'? А это ещё что такое?! Мой мозг отказывался дать разумное объяснение подобной глупости. В её словах не было никакого смысла!
Похоже, что я не мог доверять её здравому суждению! Очевидные, ясные вещи перекручивались в её невероятном мозгу и превращались в свои противоположности. 'Гораздо больше, чем я ему'?! Может быть, напрасно я отказался от мысли полечить её от душевной болезни?
Мои часы чуть не расплавились — так я прожигал их взглядом. Как могли какие-то жалкие минуты казаться бесконечными бессмертному существу? А что же тогда о говорить о вечности?
К концу урока мистера Варнера мои челюсти свело от напряжения. За этот час я усвоил гораздо больше тригонометрии, чем английского. Белла и Джессика больше не разговаривали, но Джессика то и дело бросала на Беллу многозначительные взгляды. А один раз Белла опять заалелась без всякой видимой причины.
Да когда же, наконец, этот ланч!
Я надеялся, что Джессика вновь подступится к Белле со своими вопросами после окончания урока, но Белла опередила её.
Как только прозвенел звонок, Белла повернулась к Джессике.
— На английском Майк спросил меня, говорила ли ты что-нибудь про вечер понедельника, — сказала Белла, улыбнувшись уголками губ. Я обомлел, поняв, что она задумала: нападение — лучшая защита.
— Сказала, что ты получила массу удовольствия — и он страшно обрадовался.
— Расскажи слово в слово, что он тебе сказал и что ты ему сказала!
По-видимому, это всё, что я смогу выудить сегодня из Джессики. Коварная Белла улыбалась так, как будто думала в точности то же самое. Как будто выиграла раунд.
Ладно, дайте только дожить до ланча! Уж будьте уверены, я добьюсь большего успеха в вытягивании у Беллы ответов, чем Джессика.
На протяжении четвёртого урока мне приходилось заставлять себя хотя бы изредка посещать голову Джессики. У меня больше не хватало терпения выносить её навязчивые мысли о Майке Ньютоне. За последние две недели он стал мне поперёк горла. Ему вообще везёт по-крупному — пусть скажет спасибо, что он ещё жив.
Мы с Элис вяло пропрыгали всю физкультуру, как это всегда бывало, когда мы имели дело с человеческой физической активностью. Это был первый день игры в бадминтон. Разумеется, мы с ней играли за одну команду. Я скучающе вздыхал, не торопясь взмахивал ракеткой и медленно посылал волан на другую сторону. Лорен Мэллори, которая была в другой команде, мазала. Элис вертела своей ракеткой, словно жезлом, и считала мух на потолке.