– Благодарствую, боярыня. Непременно схожу, коли примет она меня.
– Настена в помощи никому не отказывает… – И опять резкий вопрос: – А чем же ты в родительском доме занималась, коли деток-то не было?
– Матушке помогала хозяйство вести… а еще батюшка, чтоб меня от черных мыслей отвлечь, к охоте пристрастил. Он и сам лес любил, душой там отдыхал, вот и мне помогло.
– Значит, это батюшка твой так тебя из лука стрелять выучил? Лука Говорун и то дивился, сказывают, как ты татю в глаз стрелой попала.
– И батюшка учил, и побратим его, дядька Путята, что у нас тогда почти год жил. Вот он искусный лучник, он мне и лук потом подарил за успехи мои, и хвалил очень… Он для всех нас как родной дядька был. – Арина грустно улыбнулась своим воспоминаниям. – Жаль, не знаю, как ему весточку передать, сообщить, что с нами случилось. Батюшка знал, конечно, но мне не сказывал.
– А татя… случайно получилось, от отчаяния больше стреляла. Хоть и не метила я именно в голову, но тут повезло – повернулся он… – Арина вздохнула, вновь переживая тот ужас, и добавила тихо: – Это он как раз перед тем батюшку мечом добил…
Анна чуть губу с досады не закусила. И жалко ей было молодую женщину, пережившую такой ужас, и до смерти хотелось выспросить у этой странной вдовы все подробности того, что произошло тогда в лесу, узнать, как она решилась подставиться татям и под болты отроков. Да не просто подставиться, а выйти практически раздетой и выманить на себя убийц, лишив их осторожности.
Вопросы прямо-таки жгли язык, но… боярыне невместно проявлять подобное бабье любопытство, да и дело, за которым она пришла сюда, было очень уж важным.
– Про то, что в лесу было, мы с тобой в другой раз поговорим, – вернулась Анна к тому, что волновало ее больше всего. – Ты мне лучше вот что скажи: Андрея у нас в Ратном и жены, и девки стороной обходят, глядеть на него лишний раз боятся, а ты, говорят, сама ему поклонилась, когда об опекунстве речь зашла. Там же не один он был – и Лука, и другие ратники… Почему же ты именно ему доверилась?
Арина при имени Андрея еле заметно напряглась, но и в этот раз не замялась, твердо взглянула в глаза боярыни – только щеки слегка порозовели – и решительно сказала:
– Сама не ведаю… Я тогда его одного из взрослых мужей и знала хоть немного – он за нами с отроками приезжал, и поняла – надежен. А что боятся его все, так я только потом узнала… и до сих пор дивлюсь, почему даже родня его не видит. – Голос Арины дрогнул, но она договорила: – Он же одинокий очень. А душа – добрая и… трепетная. Я такого еще среди мужей и не встречала…
– Другие на него годами смотрели и не замечали ничего, а ты, почитай, с первого взгляда разглядеть сумела, – задумчиво, словно себе самой, проговорила Анна. И тут же хлестнула вопросом, как давеча: – Кто тебя так видеть научил?
Арина – по глазам ясно было – поняла, О ЧЕМ ее боярыня спросила. И ответила обстоятельно.
– Бабка у меня была… не кровная родня, ее еще до моего рождения прадед в род ввел. Она и научила замечать не только то, что в людях на поверхности видно, но и то, что у них в глубине скрывается, – и, чуть помедлив, добавила почти что с вызовом: – Знаки Лады у меня на одежде – о ней память.
– Только этому учила? И ничему больше? – Вопрос опять прозвучал резко, но Анна видела – Арина прекрасно понимает, ЧТО ИМЕННО ее интересует и почему. Понимает – и не обижается.
– Почему же только этому? Разному научила, она ведь много чего умела, ее у нас ворожеей считали. Вот только меня ворожить она даже и не начинала учить, говорила, что я свое счастье и без ворожбы встречу. Да и не бывает счастье навороженным… Жаль, до моего счастья она не дожила…
– Бабка крещеной была?
Тут Арина слегка смешалась, затрудняясь с ответом:
– Не знаю… никогда не спрашивала – я ведь тогда еще девчонкой была. От православной веры она меня не отвращала, наоборот, учила любую веру уважать. И с попом нашим мирно уживалась.
Анна вспомнила, что Илья рассказывал про того попа, улыбнулась и, заметно расслабившись, заговорила уже гораздо мягче: строгая боярыня опять уступила место доброжелательной и гостеприимной хозяйке.
– Ну даст бог, и найдешь ты у нас свое счастье. – Анна внимательно и со значением посмотрела на Арину и кивнула на ее пояс, где среди различных мешочков и привесок блестел одинокий серебряный голубок на конце серебряной же радуги. Видно было, что второго, парного к нему, с противоположного конца радуги когда-то отломили. – Я гляжу, голубок-то у тебя пару себе не ищет… Аль все еще не хочешь нового сватовства? До сих пор по мужу убиваешься?
Молодая женщина склонила голову и прикрыла глаза, как будто прислушивалась сама к себе, потом глубоко вздохнула, кивнула в ответ то ли на слова Анны, то ли на какие-то свои мысли и решительно сняла с пояса символ своего вдовства.
– Что со мной дальше будет – не знаю пока, да и не хочу далеко загадывать. Твой сын, Анна Павловна, нас в беде не оставил, Андрей Кириллович под свою опеку взял, Корней Агеич принял… Век за то им всем и тебе за ласку благодарна буду. Нам теперь новую жизнь начинать надо, а уж какая она сложится… Бог весть. Поживем – увидим.
Ужин Анна распорядилась принести Арине в горницу, хоть сестренки ее и спали уже, а сама она сказала, что ей многого не надо – три дня поститься будет в соблюдение епитимии. Да и не дали бы девки ей спокойно поесть на кухне за общим столом. С расспросами приставать не посмели бы, но уж пялились бы во все глаза непременно – любому кусок поперек горла встанет. Ну и помимо этого рассуждение имелось: и без того приезд этой странной вдовы вызвал сумятицу и нездоровое оживление и среди отроков, и среди девиц, правда, совершенно различного свойства. После того же, как отроки купеческого десятка языками поработали, и вовсе не остановить было разговоры. Хватит – одному уже Андрей язык порезал; пусть лучше нынешним вечером Арина в девичьей посидит, от греха подальше. Заодно и отдохнет.
Впрочем, эта предосторожность особого успеха не принесла: Анна отметила, как возбужденно переговаривались отроки, что толпились перед ужином возле девичьей. Да и девки, сбившись в стайки, усиленно чесали языками и пребывали в крайнем возбуждении, особенно Анька.
А Анька и правда пребывала в состоянии тихого бешенства, вызванного приездом в крепость этой непонятной бабы. Возненавидела она ее мгновенно, еще до того, как услышала все те невероятные рассказы, что с совершенно непонятным ей восторгом отроки купеческого десятка успели поведать всем желающим, хоть и «по секрету», с оглядкой. Аньке хватило единого взгляда на шалые лица мальчишек, хлопающих глазами вслед наглой чужачке. На нее, боярышню, небось так не смотрели! А эта ведь старая совсем, овдоветь успела, а туда же!
И совершенно невдомек было Анне-младшей, что все эти чувства спокойно мог прочитать на ее лице любой, кого они хоть сколько-нибудь интересовали. Уж мать-то запросто. Анна-старшая внимательно
