А потом мне захотелось остаться одной. Просто побыть немного наедине с собой. И я села на первый попавшийся трамвай и поехала без всякой цели…
Я услышала, как кондуктор объявил остановку:
– Пляж «Лузановка»!
И вдруг вспомнила: отец говорил, что его работа, его строительное управление находится в районе пляжа Лузановка. И я вышла. Очень близко серело море… День был пасмурный… Отцу сегодня – девять дней… Вечером собираемся у бабушки с дедушкой. Завтра я уезжаю в Москву. Завтра ровно месяц, как я из дома. А уезжала на три дня…
Я прошла по вязкому, сырому песку пустынного пляжа и вышла на берег. В какую сторону идти дальше? Я не знала. Но интуитивно решила пойти направо, в сторону центра. И пошла…
Сколько я шла, не помню. А море тихонько шумело у самых моих ног… Оно было спокойное и усталое. Или это я была усталая, и мне казалось, что весь мир усталый… Вдоль берега, совсем близко к морю, стояли плотно-плотно разные предприятия, мастерские, конторы… И вдруг я увидела то, что искала. Строительное управление! Двухэтажное, светло-песочное здание. Я зашла. Внизу сидел вахтёр, был выходной день, третье мая, и, на моё счастье, никого, кроме вахтёра, не было. Я сказала, кто я, и он повёл меня на второй этаж, в комнату, где стоял рабочий стол отца.
Самый обычный, однотумбовый, старый письменный стол.
И я села за его стол… На столе ещё лежали, никем не тронутые, какие-то деловые записки, написанные его рукой… Его ручка. Его карандаш. Его календарь с какими-то сделанными на скорую руку записями…
А за окном – перекатывало свои усталые волны серо-голубое море, которое он так любил… На которое каждый день смотрел из этого окна…
И, глядя на море, думал о вечности… о смерти… и о любви.
И сейчас, глядя в эту бескрайность, наполненную шорохом волн, как будто таинственным шёпотом… глядя на эту нескончаемую череду волн… я думала о том же. И мне казалось, что мой отец стоит сейчас рядом. И тоже смотрит вместе со мной в окно…
Глава одиннадцатая
ПОСКРИПТУМ
Возвращаюсь из Одессы. Гавр встречает меня на вокзале и провожает на Старый Арбат. У меня есть ключи от квартиры в Староконюшенном. Сейчас утро, Валконда на работе, квартира пуста. Мне нужно побыть хоть немного одной. Прийти в себя. Потом – к Каптеревым. Я так соскучилась по ним! Так хочется к их очагу… Но прежде – к маме. Мама и сестра хотят меня видеть. Хотя мама предупредила: «Фёдор страшно психует. Что ты поехала в Ригу. Я не хотела ему говорить, но когда ты позвонила тогда… то пришлось сознаться. Так что ничему не удивляйся. И не расстраивайся».
Ну, чем меня можно сейчас удивить? И чем расстроить?…
Я думаю, меня ещё очень долго невозможно будет ни удивить, ни расстроить.
…Я сидела в полукруглой комнатке с трёмя окнами, в Староконюшенном переулке, вокруг моих ног ходил маленький полосатый котёнок… странно, пока меня не было, Валконда завела котёнка, а от Мотьки когда-то отказалась… но, наверное, пожалела об этом и вот, завела. Котёнок тихонько мурлыкал, комната была залита весенним светом, во дворе, на солнце, старые тополя сверкали молодыми клейкими листочками…
И в ту минуту мне отчётливо вспомнились слова из Пасхальной молитвы, которые так поразили меня когда-то: «Смерть, где твоё жало?!»
Смерть, где твоё жало?…
Я прислушалась к себе… в душе были покой и тихое ликование: «Успела! Господи, я успела…»
Выходя, столкнулась с Валкондой.
– А, вернулась… Ну, здравствуй. А ты куда собралась?
– Здравствуйте. А я к маме. Сегодня заночую, видно, у неё.
– А я вообще-то не нуждаюсь больше в твоей опеке, – сказала Валконда.
– Но… я обещала Вячеславу Кондратьевичу.
– Должна тебе официально заявить, что я с выпивкой завязала.
– Правда?
– Чистая правда. История с твоим отцом так подействовала на меня, что я решила с этим завязать.
– А как это связано – мой отец и ваша выпивка?
– Никак. Но я была в таком шоке, когда узнала… Что захотела что-то изменить в своей жизни. Причём, кардинально!
– Я рада за вас.
– И вот, завела себе котёнка.
– А Мотьку не захотели…
– Тогда я была морально не готова. А теперь у меня есть Степашка, есть о ком заботиться, так что не до выпивок…
Я уходила из этого дома со смешанным чувством грусти и облегчения.
Мама и сестрёнка были страшно рады мне. А вскоре пришёл с работы Фёдор.
– Здравствуй, – сказала я ему.
Он не ответил. На его скулах заиграли желваки…
И я поняла, что долго дома не проживу.
Сдаю на автопилоте летнюю сессию.
Дальше – творческая переаттестация. Все трясутся, волнуются, а мне как-то всё равно.
Комиссия заседает с утра до вечера. На ковёр вызывают по одному. Наконец, моя очередь. Захожу. В полной уверенности, что услышу сейчас слова о своей полной творческой несостоятельности. И вдруг – неожиданное:
– Ваш творческий руководитель Евгений Аронович Долматовский написал на вас прекрасную характеристику, – говорит декан факультета. – Он высоко ценит ваше творчество и очень доволен вами.
Евгений Аронович сидел тут же и улыбался.
