довольно близки, ибо мадемуазель Ланкло (Lenclos) была усердной посетительницей скарроновского салона. Мужчины, впрочем, проявляли меньшую щепетильность и осмотрительность, и Великий Конде, например, прилюдно снимал шляпу, встречая красавицу на прогулке.
Пишут, что мадемуазель де Ланкло (дочь аристократа из окружения герцога д’Эльбёфа) была одарена музыкальными способностями, начитанна в философии и остра на язык. Передают, например, что о подруге своей, бывшей мадам Скаррон, она так высказалась однажды: «Мадам де Ментенон в юности была нравственной по причине робости своего ума; я хотела ее исцелить, но она слишком боялась Господа». Мадемуазель Ланкло, впрочем, намекала, что однажды ей доводилось уступать свою комнату подруге с маркизом Виларсо (затрудняюсь сказать, было ли такое на самом деле). С именем упомянутого маркиза связана, кстати, вполне печальная история, которую рассказывают о мадемуазель де Ланкло. У нее самой была некогда связь с маркизом Виларсо, от которого она родила мальчика (здешние дворцы и замки взращивали изрядное количество бастардов). Мальчик не знал, кто его мать, и, возмужав, безумно влюбился в несравненную Нинон. Узнав правду о своем рождении, он покончил жизнь самоубийством…
Рассказывают, впрочем, и более оптимистичную историю о щедрости и великой проницательности мадемуазель де Ланкло. Разговорившись однажды с малолетним сыном своего нотариуса, мадемуазель де Ланкло была поражена способностями подростка и перевела на его имя две тысячи ливров, оговорив, что деньги эти должны пойти на покупку книг. Пожелание благодетельницы было исполнено, книги были куплены, мальчик вырос блестяще образованным и остроумным. Звали его Франсуа-Мари Аруэ, но читающей публике он более известен как Вольтер. Не жалейте денег на добрые дела и на покупку книг, господа!
Что же касается всех упомянутых и не упомянутых мною здесь изысканных французских дам XVII века (и мадемуазель де Ланкло, и мадам де Ментенон, и мадам де Севинье), то французские историки высоко оценивают роль, которую эти дамы сыграли в просвещении французского общества, в его похвальной «феминизации», в развитии философии, литературы, искусств и ремесел. Написано обо всех этих дамах очень много, а что касается мадемуазель де Ланкло, то она, облагодетельствовав сына нотариуса, просто гарантировала себе особую полку в собрании этих жизнеописаний. Честно сказать, углубляясь в эти созданные Вольтером и прочими биографами жизнеописания, приходишь в конце концов к тому, что эта излюбленная гидами фраза о стройной фигуре мадемуазель, отраженной грустными прудами, слишком романтична и невразумительна, а книги о жизни и подвигах упомянутой мадемуазель де Ланкло кажутся не слишком надежными. Они полны бродячих сюжетов, легенд и расхожих анекдотов. В одном только биографы дружно согласны: мадемуазель была куртизанка. Однако, живо предупреждают они, мадемуазель не была проституткой (то есть никакой – ни сдельной, ни почасовой – оплаты, хотя вовсе-то уж без оплаты как обойтись девушке, как выжить?). Но главное в том, что мадемуазель подвизалась в очень высоких сферах (и вела свои дела весьма искусно). Существенно для историков то, что божественная Нинон состояла в связи с литераторами (хотя, впрочем, и с царедворцами тоже), что она была вольнодумной (то есть «передовой») женщиной, что она была безбожницей, не соблюдала постов и имела по поводу неизбежности разврата свою собственную философию (за это ее, похоже, и называют женщиной- философом). В общем, была она (не убоимся этого жуткого слова) одной из первых французских феминисток, а ныне слово это, так сказать, «овеяно». В общем, даже не была простой куртизанкой, потому что «делала это» (как выражалась набоковская Марфинька) не только из финансовых или карьерных соображений, но и «по любви» или, на худой конец, «по любовям». Русское слово «шлюха» по чисто лингвистическим причинам здешним авторам не приходит в голову, так что можно, не противореча традиции, говорить в данном случае о «куртизанке особого типа», много сделавшей для французского Просвещения. Понятное дело, что уже и гении эпохи Просвещения не прошли мимо ее открытий. Вольтер (тот самый сын нотариуса) приписывает Нинон де Ланкло знаменитую молитву: «О Боже, сотвори меня порядочным мужчиной, но ни за что не делай меня порядочной женщиной». Еще более почтительные современные французские авторы-феминисты настаивают на несомненной порядочности прославленной куртизанки. Другое дело, что «порядочность» и «честь» – понятия переменчивые и неуловимые. Уже в 1735 году один из почтенных биографов этой куртизанки, аббат Шатонёф, восхищался тем, как рано поняла Нинон, что «у женщины и мужчины не может быть одинаковой нравственности». И хотя в ту пору мракобесия она не могла еще себе ничего путного пришить на причинное место (в ту пору и отрезать-то толком ничего не умели), она все же боролась за женское равноправие и вела себя в любви как настоящий мужчина. Может, именно поэтому сегодня, когда права женщин стали могучим инструментом предвыборной борьбы, мифическую мадемуазель вспоминают во Франции даже чаще, чем она этого заслуживает. С другой стороны, левый французский исторический агитпроп (всегда недопустимо отстававший от московского) не успел наклепать у себя героинь хлопка, сахарной свеклы, метростроя, ткачества и стукачества (ни тебе Мамлакат, ни Марии Демченко, ни Лидии Тимашук), вот и приходится цепляться в отчаянье за предприимчивую куртизанку, проповедовавшую в постели безбожие и даже кормившую любовников салом во время Великого поста.
Только что вышла новым, дополненным изданием в солидном «Файяре» биография Нинон, созданная биографом-лауреатом Роже Дюшеном, который прямо указывает, что приведенную мной выше знаменитую молитву Нинон, записанную (или придуманную) самим Вольтером, могли бы повторить и Колетт, и Симона де Бовуар (а обе литературные дамы ведь были чемпионками сексуальной борьбы). Конечно, Роже Дюшен написал все же вполне солидную книгу, которая, в конечном счете, ставит романтическую уроженку Вексена на ее законное место, ибо при всем удовольствии, извлекаемом ею из небезызвестного процесса, речь шла о ремесле и промысле (жить-то надо, на одну одежу изведешь кучу денег).
Из жизнеописаний этой Нинон любопытный путешественник может узнать, что девственности (была все же некогда девственность) ее лишил скуки ради (и по взаимному, конечно, согласию – сумма компенсации была заранее согласована) сам кардинал Ришелье (что поделать – опять католическая церковь!). Вольтер писал, что Нинон и в 65 лет все еще получала солидную компенсацию от семьи Ришелье за то, от чего (по словам того же Вольтера) «синьоры, капитаны давно освободили наши страны». Вряд ли в ту эпоху даже какой-нибудь прогрессивной куртизанке удалось сорвать так много уже на первом этапе овладения мастерством. Впрочем, в чем оно, это мастерство, из книги Дюшена, подзаголовок которой обещает раскрыть «изящный способ любви», мне узнать так и не удалось. Ну да, вела дама вольные разговоры о сексе. Иных это греет. Ну да, игра на лютне и пение (папенька обучил). Ну да, хамство, тоже многих заводит: она и самому принцу Конде выговаривала в постели, что он не резво шевелится. Ну, вот еще хваленое ее остроумие… Здесь, впрочем, не поручусь, что все знаменитые шутки Нинон не были придуманы ее жизнеописателями после ее кончины. Да их и немного. Вот, скажем, королева предлагает Нинон уйти в монастырь, замаливать грехи, и та выбирает самый распутный монастырь – мужской монастырь «больших кордельеров». Непременно больших. Королева рекомендует ей пойти в «Заведение для раскаявшихся девушек», а мадемуазель отвечает, что она, мол, уже не девушка и к тому же еще не раскаялась. В общем, шутки довольно однообразны, все про это дело…
Остается главное ее отличие от «публичных куртизанок», на котором настаивают все авторы: она зарабатывает (в постели) в процессе труда, а не трудится ради заработка. Сам Ильич не придумал бы лучшей формулировки.
Трудилась Нинон, по одним свидетельствам, до 80 лет, по другим – чуть меньше. И всегда были у нее молодые поклонники (а она ведь, строго говоря, и в юности не была красивой) – вот и пойми, в чем секрет. Думается, она была великий мастер саморекламы, мать маркетинга и моды. «Как, вы еще не спали с Нинон? Спешите, ей уже 78…»
Можно было бы подумать, что все это вообще легенда, все придумано и понаписано уже после ее смерти, но вот наткнулся я недавно в письмах мадам де Севинье на те же свидетельства. Нинон ведь была на три года старше мадам де Севинье, но эта Нинон соблазнила мадаминого сынка Шарля, как за четверть века до того соблазнила его папу – маркиза де Севинье. А потом она и сынку дала отставку, как раньше папеньке, – перевела в разряд «друзей дома».
Однако нам время уже расстаться с тенью прогрессивной куртизанки времен Просвещения и вернуться в покинутую нами ближнюю деревню Шосси. Над нею, на вершине холма, гордо высится XVIII века Новый замок с прудами и французским садом, отлично различимыми с дороги. Гуляя по здешнему раздолью, можно наткнуться также на руины замка Мере. Рассказывают, что королева Бланш Кастильская, владевшая
