возможно, знает ответ на вопрос.
P.P.S. Фамилия человека была Сеге, и совпадала с зашифрованным именем зулуссого вождя Мопо.
43
Один младший менеджер на ступеньках своего офиса увидел зеленую бумажку в десять долларов.
Он нагнулся ее поднять, но поскользнулся на банановой шкурке и сломал себе правую руку и левую ногу. Это один его коллега подложил ему такую свинью в виде банановой шкурки, а десять долларов использовал как приманку. По правде говоря, это было не десять долларов, а всего один (десяти было жалко коллеге), но младшему менеджеру показалось, что это именно десять долларов, а может быть, даже двадцать.
Коллегу звали Иван Черноморов (по отчеству – Алексеевич), он строил свои козни, чтобы устранить младшего менеджера и занять его место.
Но младший менеджер продолжал ходить на работу на костылях и в гипсе, а Иван Черноморов только рвал волоски из бороды в напрасной злобе.
Директор заметил усердие младшего менеджера и сделал его старшим менеджером.
А Ивану Черноморову стая собак откусила ухо.
– Это ты про меня такое написал? – спросила жена сантехника.
– Ты же у нас младший менеджер в фирме, – сказал Носиков.
– Какая-то гадость.
– Так полагается, – стал объяснять Носиков, – вначале должны быть неприятности, преодоленные трудности и испытания, а потом счастливый конец. Не бывает счастливого конца без всего этого.
– Все равно гадость. Если это про меня, значит, ты хочешь, чтобы я сломала ногу?
– Не хочу, – сказал Носиков, – но так уж получилось.
– А не мог сделать, чтобы получилось как-нибудь иначе! Все равно ерунду пишешь, так пусть будет ерунда с хорошим смыслом. Кстати, должности старшего менеджера нет у нас в фирме. А Черноморов, кстати, у нас есть, только его зовут не Иван, а Василий.
– Это кажется только, что на бумаге можно написать любое слово, – возразил Носиков. – Даже если это ерунда, как ты говоришь. Потому что дело не в том, ерунда ли это или не ерунда, а та ли это ерунда, которая некоторым образом должна быть?
– И вот это, – жена сантехника ткнула пальцем в листок с напечатанным текстом, – по-твоему, именно та ерунда, которая должна быть? Откушенное зачем-то ухо у бедного Васи. Ты не думал, что это, может быть, живой человек?
– Злодей должен быть наказан.
– По жизни-то он не злодей.
– Не знаю я ничего, – сказал Носиков, не желая ссоры. – Я ведь тебе говорил с самого начала – не могу, не умею. И вообще, я лучше напишу твой портрет. С детства хотел стать художником.
P.S. Некоторое время Носиков следил за событиями: поскользнется ли младший менеджер на ступеньках своего офиса. О переломах не было мыслей, но случай легкого ушиба Носиков счел бы за некоторый знак подтверждения. Но случая не произошло.
P.P.S. А с Василием Черноморовым случай произошел, но информация о случившемся не сразу дошла до Носикова.
44
– Я напишу твой портрет, – сказал Носиков, и стал устраивать жену сантехника на стуле, поворачивая ей голову и по-разному располагая руки и ноги.
Взял бумагу и карандаш и написал:
«Младший менеджер сидит на стуле».
Написал еще несколько строчек, потом дал прочесть написанное.
– Чучело, – сказала жена сантехника.
– Мне всегда нравилось рисовать, – сказал Носиков, – но красками у меня получается хуже, чем у тех, кто в Эрмитаже и Русском музее. А пишу я хорошо, – добавил он.
– Наверное, уж не так хорошо, как Лев Толстой, – сказала жена сантехника.
45
– Что скажешь? – спросил Носиков и, написав что-то на листке бумаги, показал это Жукову.
Жуков прочитал: «В. Осокин».
– И что я должен сказать?
– Не видно, что это я?
– В каком смысле?
– Те же буквы, только в другом порядке.
– Буквы вижу, после того, как ты сказал. Но почему это должен быть ты? Есть ведь и натуральный Осокин, у которого это – его собственная фамилия. И вообще, Осокиных, по-моему, гораздо больше в природе, чем Носиковых.
– Помнишь, – сказал Носиков, – я написал пару рассказов?
– Помню.
– Я их напечатал в одном журнале под таким псевдонимом.
– Я даже знаю в каком. Слышал, как Петров тебя уговаривал.
– А одна моя знакомая прочитала и сразу решила, что это я.
– Ну, по твоей авторской роже, значит, было видно, когда ты ей показывал.
– Сама с полки взяла.
– И думаешь, что она так вот переставила в уме буковки и решила, что это ты? Ерунда. Если б она увидела что-нибудь вроде «Овсикон» или «Иковонс», то могла бы задуматься, а там и импульс возник бы к расшифровке непонятного слова. А «Осокин» – фамилия как фамилия, подозрений не вызывает. Нормальная маскировочка.
– Тогда как же?
– Кто-нибудь проинформировал.
– А кто мог? – удивился Носиков.
Он подумал о том, что Петров, национальность которого приравнена к кавказской, и жена сантехника могли быть знакомы друг с другом и быть знакомы еще до того, как он, Носиков, стал, не зная того, их общим знакомым.
– Какие-то разговоры за спиной, – сказал Носиков, – по моему ощущению это выглядит словно тайный заговор.
– Не нравится, что раскрылся секрет? – спросил Жуков.
– Не то чтобы совсем так, – осторожно произнес Носиков, – а какое-то ощущение неприкрытости возникает, когда видишь, что люди знают о тебе лишнее. Иногда такое, чего ты и сам не знаешь. Мне так однажды снилось: иду я по мосту через канал Грибоедова, и вдруг вижу – на мне нет брюк. И понимаю, что все кругом видят это уже давно, а я – только сейчас.
– Очень обыкновенный сон, – сказал Жуков.
– И что ты в таких случаях делаешь?
– Если это сон, то иду спокойно дальше.
46
И вот с Василием Черноморовым (по отчеству – Алексеевич) произошел случай, рассказывала жена сантехника.
Он тогда был в командировке в другом городе. В гостиничном номере там стоял складной алюминиевый стол. Черноморов, когда вечером пил чай, уронил ложку и полез под стол поднимать. В это время погас свет. Черноморов в темноте зацепился за что-то ухом (левым), дернулся, и ухо оторвалось (левое).
«У Васи оторвалось ухо», – говорили люди, передавая друг другу новость. При этом по умолчанию как бы предполагалось, что оно оторвалось полностью.
На самом деле ухо (левое) было только надорвано по нижнему краю, хотя кровь текла достаточно сильно.
