«Вот она, мелочь!» — мелькнула мысль у Михалыча.
Секунду он просчитывал расстояние и промежуточные точки.
— Так, давай на Ташкент, — кивнул он водителю, положив трубку.
— Как — на Ташкент?
— Быстро!
— Есть, товарищ полковник.
Взвизгнув шинами, «Волга» отъехала от Дворца культуры. Она промчалась мимо афиши, анонсирующей концерт Высоцкого. У входа во дворец вновь собрались люди.
* * *
В зале публика неистовствовала. Перекрикивая аплодисменты, со всех сторон неслось: «Володя, еще!», «Володя, „Баньку“!»
Володя, переводя дыхание, поднял руку. Аплодисменты стихли.
— Я на бис не пою, спасибо вам большое! Вообще мы здесь второй день, очень теплый прием, я бы даже сказал, жаркий... Но у вас климат такой.
Снова разразилась овация. Только что Володя закончил третий концерт. Оставалось еще два.
Он вышел со сцены, держась за горло. Кулагин, наблюдавший финал концерта из-за кулис, остался у дверей в коридор, чтобы не пропустить зрителей, которые еще на аплодисментах заскакивали на сцену, чтобы взять автограф или сфотографировать Высоцкого. К нему на помощь подошли Леонидов и Фридман.
В гримерной за столиком сидел Нефедов. Он взял руку Высоцкого, посчитал пульс и присвистнул. Набрал таблеток из разных упаковок, подал Володе. Затем набрал в рот воды и, как из пульверизатора, выпустил из себя облако капель. Володя не прилег и не принял таблеток — все стоял и смотрел на окно, к которому с улицы прилипло несколько любопытных. Они таращились на него, как аборигены на Кука, и нисколько не смущались, что он их видит.
Толя повторно выпустил капельное облако:
— Приляг, я тебе говорю... Приляг!
—Толя! Горло... говорить больно. Скажи Севке — надо, чтоб он подольше там...
— Сделай вот так, — Нефедов прижал подбородок рукой к груди, широко раскрыл рот и запрокинул голову, а потом медленно закрыл рот. — Вот так — раз десять. Сейчас все пройдет. Ты почему таблетки не пьешь?
— Не пройдет... Толя, мне очень плохо...
Толик видел расширенные зрачки и нездоровую бледность на лице Володи. Пробежал холодок — симптомы знакомые: «Сердце не справляется!» Но, не желая показывать Володе волнения, уверенно произнес:
— Пока я с тобой, ничего не случится. Я таких, как ты, десяток за смену с того света... Сядь.
Нефедов поймал взгляд одного из любопытных. Неожиданно он нагнулся, схватил за ножку шифоньер и потащил к окну. Весь красный от натуги, он загородил окно шкафом.
В гримерку вошли Кулагин, Фридман и Леонидов.
— А занавеску задернуть не пробовал? — съязвил Леонидов.
Высоцкий наконец проглотил таблетки.
— Толя, не волнуйся так...
— Может, Володя, еще что-нибудь передвинуть? — предложил Фридман.
— Что происходит? — занервничал Кулагин.
— Севка... Голос... петь не могу. Возьми на себя побольше. А там я попробую, расскажу что-нибудь, мне даже просто говорить трудно.
— Давай хотя бы один отменим? — осторожно предложил Сева.
Фридман аж подпрыгнул:
— Сейчас у нас очень ответственный концерт — из горкома пришли, из профсоюзов, а на следующий я жду из обкома людей. Ты же сам, Володь...
— Люди пришли на мой концерт, — твердо произнес Володя. — Давайте я сам буду решать. Работаем! Сева, и не надо соплей.
* * *
Шоссейка тонкой ниткой пролегала через пустынные хребты. Солнце нещадно палило. Красная «трешка» одиноко летела посередине дороги. Вокруг на расстоянии взгляда не было ни души. За последние полчаса только бензовоз промелькнул в окошке да одинокая «Волга» показалась на горизонте.
В салоне автомобиля Татьяна искоса наблюдала за тем, как Алимхан, одной рукой держа руль, другой достает из кармана маленький целлофановый пакетик и в очередной раз насыпает из него себе под язык темно-зеленый порошок.
— Ти чего такой грюсный? — Али зыркнул на Татьяну.
— Жарко.
— Скоро арык бюдет... купаться бюдешь... — Он улыбнулся, обнажив пару золотых зубов, и шаловливо дотронулся до коленки Татьяны.
Татьяна отдернула ногу и отвернулась.
— Е-е! Я тибе сам кюпать буду... Хочишь?.. Ти кюпалник взял с собой? А? Чего мольчишь? Не хочиш разговариват? Ми туг один... Тут двести километр нет никто... Будишь плехо вести себе, бирошу сдес, пюст шакал тибе сьест... Я тибе гавару... харащо бюдиш сибе вести, давезу на висшем уровне... дэньги нэ надо... нет—сдес останишься... Али еще никогда не обманиваль...
Красная «трешка» вдруг резко свернула на обочину дороги. Али открыл дверь машины и, сплюнув на землю черную слюну, выскочил из кабины. Слегка пошатываясь, он обошел машину и распахнул пассажирскую дверцу. Попытался вытащить Татьяну из кабины. Таня отчаянно сопротивлялась, отпихивалась ногами. У нее началась истерика:
— ...Я везу лекарство... Высоцкому... Если ты меня тронешь хоть пальцем... он тебя... найдет на том свете... понял... не трогай меня! Не трогай... или убей здесь!
* * *
Спидометр показывал сто тридцать километров в час. Михалыч заметил съехавшую с дороги машину лишь на мгновение. Некоторое время он соображал. затем посмотрел на часы:
— Сколько до Ташкента?
— Ну. я не знаю, до центра города, наверно...
— До аэропорта?
— Километров триста, может, меньше. Если так гнать — бензина не хватит.
Михалыч некоторое время считал в уме часы и километры, затем принял решение:
— Разворачивайся.
— Как — разворачивайся? Мы же...
— Слушай меня, — раздельно произнес Михалыч. — У тебя под ногами три педали. Жми на Ты, которая посередине.
Водитель подчинился. Машина резко затормозила, подняв клубы пыли.
— Теперь вот эту круглую штуку против часовой стрелки крути. Это называется разворот. Поехали.
— Куда?
— Прямо. Я тебя на ишака пересажу, Серик! Рано тебе на машине. Да не гони.
Теперь Михалыч хорошо рассмотрел красные «Жигули», которые стояли метрах в двадцати от дороги в небольшой ложбинке. Он увидел открытые двери, резкие движения водителя, лягающиеся женские ноги, а главное — номер 77-49 УЗИ.
— Они. Стой.
Еще несколько секунд Михалыч наблюдал за происходящим.
— Так он ее, по-моему, это... — забеспокоился Серик.
— Быстро соображаешь!
Михалыч дотянулся до руля и сам нажал на клаксон: один длинный, два коротких гудка.
Али оглянулся и на секунду замер, затем выпрямился и захлопнул дверцу со стороны Татьяны. Он
