Володя вновь обратился к публике:
— Спасибо, что вы пришли на мой концерт. Я вышел с гитарой, чтобы у вас не было сомнения, кто к вам приехал. Но петь сегодня я вам не буду. Я потерял голос — может, от жары, может... не знаю, одним словом, от чего. Но раз вы пришли, встреча состоится, что бы ни случилось, при любой погоде. Я расскажу вам о Театре на Таганке, о себе, поговорим так. Знаете, есть такая форма — творческий отчет. Вот отчитаюсь, значит.
Зал ловил каждое слово Высоцкого. В резервном ряду солидные люди из местного руководства тоже внимательно слушали.
В кулисах за Володей наблюдали Леонидов, Нефедов и Сева. К ним присоединился Фридман.
— Ребятки, здесь такого никогда не было. Все пришли! Вон — шестой, седьмой ряд.
— Шел бы ты... — Сева недобро посмотрел на Фридмана.
— Да-да, конечно, вы здесь сами... — Фридман ретировался.
Было видно, что Володя в предобморочном состоянии. Мокрая футболка, блуждающий взгляд, неоправданные паузы.
— Знаете, как у нас говорят: уважительная причина неявки артиста на спектакль — смерть. Слышали? А мы живем, и, значит, никаких изменений в репертуаре. Начнем сначала, если хотите, пишите записки, я отвечу. А так часто спрашивают: «Зачем вы пишете песни? Вы же артист». Действительно, зачем писать, петь, когда можно и не писать? Когда есть композиторы, певцы, поэты... Но я, в общем, думаю, что пишут не зачем-то, а просто потому, что не писать не могут, когда рвется что-то из души, из сердца...
* * *
Прижимая к себе сумку, в забитом до отказа стареньком пазике Татьяна въехала в Бухару.
Она сидела около окошка в окружении женщин, детей и даже нескольких баранов. Ее соседка кормила грудью маленького черноволосого ребенка. От жары, пыли и бессонной ночи Татьяну охватило странное безразличие. Несколько раз она ненадолго проваливалась в сон.
Наконец автобус остановился. Пассажиры оживились, с криком и хохотом повалили на улицу. Татьяна вышла последней.
Осмотрелась. Площадь выглядела пустой и заброшенной. Пассажиры, вышедшие из автобуса, исчезли, будто растворились в воздухе. Внезапно перед Татьяной вырос коренастый милиционер. Он вяло отдал честь:
— Сержант Файзиев. Ваши документы, пожалуйста.
Татьяна достала паспорт и протянула его сержанту:
—А где здесь концерт Высоцкого? Вы не знаете?
— Там, — он махнул рукой в сторону. — Дворец культуры «Фарход». Пройдите со мной, пожалуйста.
— Зачем?
— Проверка документов.
Татьяна пошла рядом с сержантом к зданию автовокзала. Несколько женщин и детей, сидя на корточках у стены, прятались от солнца.
Сержант открыл дверь и пропустил Татьяну в темное помещение автовокзала. На самом деле это был длинный одноэтажный барак с надписью «Бухара». Внутри было прохладно и темно.
Милиционер открыл дверь с надписью «Комната матери и ребенка». Внутри за пеленальным столиком сидел плотный мужчина в светлой рубашке с короткими рукавами. Файзиев отдал ему паспорт Татьяны и удалился.
Михалыч раскрыл паспорт и посмотрел на дату рождения. Девятнадцать лет. Это ж кем надо быть, чтобы отправить в такое путешествие ребенка, да еще и с «препаратом»?.. Михалыча охватила невероятная жалость к этой ничего не понимающей красивой девочке. И — злоба, жгучая, до тошноты, по отношению к гастролерам. Несколько секунд он глядел на фото в паспорте.
— Татьяна Петровна, сумочку откройте, пожалуйста.
Помедлив, Татьяна открыла замок, поставила сумку на стол и отступила на шаг. Неторопливым, уверенным движением Михалыч извлек коробку с надписью «ZЕВО-ZЕВО».
— Ничего не хотите мне сказать? — поинтересовался он.
— Нет.
Он снял с коробки крышку, достал небольшой сверток и развернул его на пеленальном столике.
— С какой целью прибыли из Москвы? — спросил он.
— У меня здесь друзья.
— Друзья? — Михалыч обошел стол и присел на стул перед Татьяной. — Это для них?
— Это лекарство... Мое лекарство.
Неожиданно он схватил ее за руку и быстро задрал рукав. Помедлив, Татьяна высвободилась. Он взял ее за вторую руку. Она опять попробовала дернуться, но теперь он держал крепко. Нарочито медленно закатал ей второй рукав. Посмотрел Татьяне в глаза.
— Нет. Не ваше. — Он указал на упаковки ампул: — Это лекарство внутривенное.
— Я забыла выложить... В Москве.
— «Забыла выложить...»Ну ты хоть понимаешь, что решается судьба твоя? Приобретение, хранение и транспортировка наркотиков — пять-семь лет.
Татьяна молчала.
— Женские зоны в основном за Уралом... Ты покрываешь кого-то? Они забудут тебя завтра же. Ну так как? «Забыла выложить»?
— Да.
— Город Анадырь знаешь?
— Я там родилась, — неожиданно зло сказала Таня и с вызовом посмотрела на Михалыча.
Помолчали. Он вдруг увидел абсолютно взрослого человека, вполне отдающего себе отчет в том, что происходит. Во взгляде Татьяны читались неприкрытая злость и презрение. Михалыч понял, что разговаривать с ней бесполезно, а жалеть глупо.
— Ну что ж... Значит, ошибся я. Пиши.
— Что писать?
Михалыч положил перед Таней лист бумаги и ручку и стал диктовать, медленно прохаживаясь по комнате. Татьяна послушно начала писать.
— «Объяснительная. Медицинские препараты, которые я привезла с собой из Москвы, принадлежат мне». Укажем количество: сорок ампул по два кубических сантиметра. Название препарата «Омнопон». Число, подпись. А здесь я напишу, что составлено в моем присутствии.
Он взял объяснительную, пробежал глазами, сунул ее в папку.
— Все. Иди.
— Куда?
— Куда шла. Я же говорю: ошибся. Могу я хоть раз ошибиться?
— А я могу забрать? — она указала на ампулы.
— Конечно. — Он взял одну из ампул, повертел в руке и положил обратно. — Мне-то зачем столько «Омнопона»?
Татьяна быстро сложила все в обувную коробку и сунула ее в сумку.
— До свидания?
— До свиданья.
— Спасибо.
Она повернулась и вышла из комнаты, забыв забрать паспорт.
Михалыч проводил ее взглядом. «И девицу эту вместе со всеми... Ей уже не помочь!» — решил Виктор Михайлович. Стало легче.
* * *
Татьяна влетела во Дворец культуры. Дождавшись, пока она исчезнет в глубине здания, Михалыч
