делать?
— Ничего. Молчать. Все равно никто не поймет и не поверит.
Они еще долго сидели в темноте на лавочке и молчали.
* * *
Володя лежал в спальне на широкой кровати поверх одеяла, в верхней одежде, и смотрел в потолок. В соседней комнате Татьяна обложилась своими конспектами.
Раздался стук в дверь. Татьяна открыла и впустила поддатого Нефедова.
— Я пришел дежурить. Вдруг ты заснешь? Мы так с Севой решили. Он храпит, зараза, а у вас три комнаты. Я вот тут...
Татьяна не успела возразить, как Нефедов уже плюхнулся в кресло.
— Пусти его, Таня, так всем спокойней будет.
Она прошла через вторую комнату, где лежали вещи и стоял письменный стол с ее конспектами, выключила свет, зашла в спальню и легла рядом с Володей.
— Как ты себя чувствуешь?
— Не поверишь. Как новорожденный.
— Как я испугалась... — Она придвинулась ближе и уткнулась Володе в плечо.
—Танюш, прости меня. Пожалуйста, прости меня. Я так часто это говорю. Но, ей-богу, искренне, прости! Я вас измучил... А вы все равно со мной. Затащил сюда, в эту жару... Я благодарен... Я... Я люблю вас всех. Я живу только терпением вашим. Верностью. Я молюсь за вас. Знаешь как?
Володя прикрыл глаза рукой, и скоро слезы начали вытекать между пальцев и капать на подушку.
— Господи! Пусть им будет хорошо. И с самого начала — всех. Кто жив, кого нет — всех. У Бога мертвых нет. Мама, отец, Марина, мама Женя, Шея,
Лида, Володя, Гарик, Лева, Артур, Андрей, Вася, Толик, Севка, Валера, Изольда, Павел, Петрович, Люся, Слава, Давид, Вадим, Павел, Оксана, Жора, Иван, Аркадий, Никита, Вениамин, Леонид, Татьяна... Если сбиваюсь или забываю, то опять с самого начала всех. Господи, пусть им будет хорошо. Всем, кто меня любил, кем я жив, даже тем, кто ушел, забыл, предал. Пусть им всем будет хорошо. Господи, дай мне сил высказать, как я их люблю. Зачем-то ведь я жив. Зачем-то они со мной. Я разберусь... Обязательно. Может, я не умер сегодня, чтобы понять, зачем я жив. Дай сил, я все им объясню. Чуть-чуть еще. Все станет на свои места.
Он вытер слезы, посмотрел на Татьяну. Она спала. Из соседней комнаты доносился сочный храп Нефедова.
Из ванной слышались приглушенные шаги — равномерно капала вода из сломанного крана.
Володя лежал с открытыми глазами, сосредоточенно удерживая взглядом узор на потолке. Где-то за окном скрипели цикады в такт каплям воды...
Глава двадцать первая
ВЗЛЕТ
Михалыч тоже слушал цикад. Пленка в магнитофоне кончилась, и крутилась только одна бобина. Вдруг чьи-то руки сняли с него наушники.
— Витя, а мне позвонить? В известность поставить?
Михалыч оглянулся. За спиной стоял Серый.
— Ой, прости.
— Пойдем на воздух, подышим.
Михалыч потянулся, встал и пошел вслед за Серым, коротко бросив дежурившему вместе с ним оперативнику:
— Сейчас вернусь.
Через небольшую дверь, обитую железом, они вышли в хозяйственный двор гостиницы.
— Я полдня по спецсвязи... — начал Серый, закуривая. — На уши Москву поставил, с военными договаривался, чтобы вертолет до Ташкента... Почти решил! Звоню тебе — твои говорят: «Так и так, все живы-здоровы. Завтра улетают! Ни фига себе, думаю!»
— Да, что-то я... — Михалыч смущенно почесал подбородок.
— Ну и ладненько. Обсудим.
— Что?
— Да пора нам в генералы. А, Витя?
Михалыч поморщился.
— В полковниках удержаться бы.
— Что за пессимизм? Всё в силе.
— Что?
Серый пиджак глубоко затянулся и со вкусом выпустил клуб дыма.
— Не что, а кто! Ивлева! Рыбка наша золотая!
— Слушай, не надо больше авантюр.
— Какие авантюры? Теперь все официально. Все в курсе, даже Исраилов твой. Сначала пошумел он, правда. Ты ж его тоже в известность не поставил! Но потом все воспринял, одобрил. Так что все как договорились. Они улетают, она — остается. Для тебя лучше, чтобы эта история с их отъездом не заканчивалась.
— Плохая идея. Если мы ее задержим, он не улетит. — Михалыч указал на светящееся окно второго этажа гостиницы.
— Вот!—подхватил Серый, как бы рассуждая сам с собой. — Значит, надо поговорить с ним. Все тактично объяснить. Что разбираться лучше в Москве. По-моему, ты немного демонизируешь Владимира Семеныча. Я-то как раз не исключаю, что он наплюет на Ивлеву. Хотя психологически все выстраивается. Она все взяла на себя. Его выгораживала. А значит, теперь его очередь.
— Может, тебе с ним поговорить?
Серый пиджак бросил окурок на землю, аккуратно прижал его носком ботинка и заговорил холодно и официально:
— Ни в коем случае. Во-первых, мы знакомы. А во-вторых, я для него враг, со мной он воевать будет. А ты — человек посторонний, выполняешь чужие распоряжения, с которыми не очень согласен внутренне. —Серый сделал паузу и уставился на Михалыча, ожидая реакции. Михалыч молчал. Тогда Серый криво усмехнулся и продолжил: — Он это почувствует и отнесется к тебе с доверием. Я, конечно, хочу знать содержание вашей беседы. Сможете мне такую возможность предоставить?—Не дожидаясь ответа, он развернулся и направился в гостиницу. Михалыч последовал за ним.
* * *
На площади у аэропорта из старой и новой «Волг» выгружались Высоцкий, Татьяна, Фридман, Леонидов и Кулагин с Нефедовым. Толя и Сева были уже в изрядном подпитии. Придерживая друг друга, они пытались поднять ковер и свои сумки, но Высоцкий им не дал:
— Вы — арьергард. Вон в тенечке побудьте.
Вся трезвая часть компании и оба водителя, разобрав вещи, двинулись в здание аэровокзала. Собственно, назвать аэровокзалом Бухарский аэропорт можно было лишь с большой натяжкой. Небольшое одноэтажное здание с закрашенными белой краской витринными окнами. У входа перед стеклянными дверьми дымилась подожженная кем-то урна.
Нефедов и Кулагин с удовольствием оставили ковер и сумки и, забрав остатки «горючего», направились на угол площади, где под деревьями дымился мангал. На ходу они продолжили разговор, начатый еще в машине.
— Это очень глупо, что мы уезжаем. Я только вошел во вкус. Фридман мне суточные дал, — сказал Нефедов, пошатываясь.
— А мне, кстати, нет.
