никак не меньше двадцати. Пришлось заменить почти все лампы и электролиты, перепаять кое-какие провода, почистить от грязи платы. И ящик ответил чёрно-белой благодарностью.
Он исправно показывал футбольные матчи и телевизионные премьеры мэтров отечественного кинематографа. Устами Сенкевича призывал к путешествиям и приключениям. Воспитывал посредством «Абэвэгэдэйки» и «Международной панорамы». Бодрил с помощью «Служу Советскому Союзу!»
Но сегодня в задачу многоопытного телека входило совсем другое. По обоим центральным каналам вместо сообщений о перевыполненных пятилетних планах, повышенных надоях и угрозах со стороны неугомонных империалистов, шёл репортаж прощания с Леонидом Ильичом на Красной Площади. Миллионы наполненных слезами глаз внимали зрелищу и причитали, как будто и не они вовсе при жизни генсека острили над его дикцией и манией к длинным речам. Рискнём даже предположить, что именно в этот день он находился на пике популярности и славы, а не тогда, когда руководил освоением Целины или защищал широкой грудью Новороссийск. К тому же, смерть совсем не испортила его — в гробу он выглядел даже несколько свежее.
Пронзительная музыка какого-то талантливого композитора бередила и без того кровоточившие души многочисленных иностранных делегаций. Тяжёлые слезы катились из глаз Индиры Ганди. Из последних сил крепился Эрик Хоникер. Вздыхал Тодор Живков. Близки были к обморокам и Янош Кадр, и Войцех Ярузельский. Ясер Арафат беззвучно шевелил губами, посылая проклятья израильским оккупантам. Коля Чаушеску держал наготове пилюлю валидола, как рыба, хватая губами воздух. Бледный Бабрак Кармаль облокотился на Густава Гусака, который и сам едва стоял на ногах. И только вице-президент США Буш держался молодцом и обменивался мнениями с Перцем Де Куэльяром.
226-ая не просто кишела народом, она трещала по швам от переполнения. В поисках прямой траектории до экрана студенты висели друг на друге, образуя какую-то невероятную пирамиду, напоминающую пчелиный рой, выпавший из улья.
Бесконечный людской поток струился мимо гроба: пролетариат, трудовое крестьянство и вездесущая интеллигенция, скорбно смяв в руках шапки, бросали прощальные взгляды на Ильича.
- А почему его не в Мавзолей? - раздался голос Деда Магдея.
- Да, кстати?!
- Не дотянул до уровня Ленина, - догадался ББМ.
- Нет, просто там места на двоих не хватило, - слукавил Атилла, будучи прекрасно осведомлённым, что это не так.
- А я думаю, это он сам так попросил, - изрекла Юля. - Из скромности.
- Воля умирающего — закон, - поддержал её Железный.
Все покивали, соглашаясь.
- А я вот ещё чего не понимаю, - продолжил интригующую тему Шнырь. - Почему гроб, а не урна с прахом?
- Так ясное же дело, - отозвался Серега. - Это гуманнее.
- Не скажи, - возразил Шнырь. - Покойнику уже все равно, а крематорий — это как бы более высокая степень почёта.
- Каким боком?
- А таким, что в урне бы его в стену положили, а там — и Крупская, и Гагарин, и...
- Завенягин, - перебил его Атилла.
- Кто?!! - вскричали студенты.
- Авраамий Павлович, - пояснил тот. - В наших широтах уважаемым человеком считался. До сих пор о нём легенды ходят. Рассказывают, на медведя с голыми руками ходил. Крепость, а не мужик.
- И что, за это его в Кремль? - не поверил Серега. - Тогда Железному там место точно обеспечено.
Раздался неприличный гогот, и Деду Магдею пришлось вмешаться, чтобы восстановить атмосферу, подобающую моменту.
- Тише, вы! Самое интересное пропустим.
Он, как всегда, оказался прав. На экране произошло кардинальное изменение сюжета. Поток скорбящих прекратился, а вместо него появились, если можно так выразиться, профессионалы, которые очень ловко вынесли гроб на улицу и установили на артиллерийский лафет, по случаю оказавшийся рядом. Мощный БТР потянул за собой его и всю процессию.
Поражало количество венков, но ещё больше — награды. Эти бесчисленные алые подушечки, утыканные орденами и медалями, которые Леонид Ильич с таким трудом собирал по белому свету. Их несли генералы и адмиралы, призванные на помощь со всех концов страны. Говорят, что их даже не хватило, поэтому срочно пришлось повысить в званиях человек двадцать. А то и тридцать.
Чеканный шаг офицеров, нёсших гроб, звучал в унисон с пульсом зрителей. Студенты, как никогда прежде, осознавали себя частицей истории, ощущая её воспалённое дыхание на собственных затылках.
- Да! - вздохнул ББМ. - Таких людей теряем!
- Прорвёмся, - успокоил его Серега. - Мать говорила, что когда Сталин умер, тоже все думали — каюк.
- Ну, ты сравнил!
Процессия остановилась у Мавзолея, и члены Политбюро взошли на трибуну, чтобы выслушать поминальную речь Юрия Владимировича.
Он вкратце напомнил слушателям о заслугах Леонида Ильича перед народом планеты и призвал ещё сильнее сплотиться вокруг КПСС и её Центрального Комитета. А потом, по завершении траурного митинга, они приступили к тому, зачем, собственно, сюда и пришли.
Студенты ревностно следили за каждым шагом погребальной команды и делали критические замечания по её адресу.
- Что за прикид? - заметил Серега, ткнув пальцем в двух типов, возившихся около ямы. - Одеты, как зэки.
- Что-то такое есть, - согласился с ним Шнырь. - Знакомая форма.
Наметилась новая ветвь обсуждения, но тут эти безрукие уроды уронили Леонида Ильича в яму, выпустив полотенца. Раздался грохот*.
- Они что там, совсем обалдели?! - выругался Дед Магдей.
Но его праведному гневу не дали развиться. Родственники и близкие бросили по горстке земли, заиграл гимн, а заводы и фабрики по всей стране включили тоскливые протяжные гудки. Всепроникающий звук доносился из телевизора и, казалось, даже нёсся из космоса.
Кто-то догадался открыть форточку, и с улицы в комнату, со скоростью триста шестьдесят метров в секунду, полились волны. Студенты по очереди высовывались наружу, чтобы убедиться — никакой подделки, гудят по-настоящему.
Последняя щепоть земли легла на холмик, и в наступившей тишине заиграл гимн Советского Союза. А со стены за своими собственными похоронами наблюдал Леонид Ильич, изрядно потрёпанный, но обрамлённый свежей чёрной рамкой.
Затем смолкла и музыка.
- И чо теперь? - озадачил присутствующих Дед Магдей.
Глава 43. Социалистическое соревнование
Серый «жигуленок» остановился на подъездной дороге, чуть поодаль от тропинки, прорубленной дворником, которая вела прямо к дверям общаги. Над сиденьями возвышались пять мужских голов, непокрытых шапками. Выходить никто не спешил, работающий двигатель продолжал монотонно потрескивать на холостых оборотах. Через пару минут к ним подкатила ещё одна машина, как две капли воды похожая на первую, и вслед за этим откуда-то из-за угла выбежал человек, призывно размахивая руками. Только после этого они решились, наконец, выбраться наружу.
