проникают леворадикальные идеи. Хотя далеко не везде — показательно, что в 1905–1907 годах на Урале было, в общем, относительно спокойно и событий типа Красной Пресни здесь не наблюдалось. В целом же общая тональность политических требований рабочего движения тех лет — общедемократическая («Долой самодержавие!», «Да здравствует Республика!», «Вся власть Советам!»), но отнюдь не антибуржуазная. Мы, к примеру, ни разу не встретим лозунг «Долой финансовый капитал!», который родится спустя пятнадцать–двадцать лет совсем в другом месте. Его автором был не кто иной, как Гитлер…
И еще один любопытный момент. Мы, глядя из конца XX века в его начало и наблюдая там Обуховскую оборону 1901 года (она очень напоминала по технике выполнения первомайское побоище 1993 года в Москве), 9 января и Ленский расстрел, легко поддаемся «психологической провокации» и думаем: «Какая острота столкновений труда и капитала!» А на самом деле это было (как это ни дико звучит) нормальное состояние общества в тот весьма специфический период истории капитализма, который Ленин назвал «империализмом» (весьма произвольно, кстати) и ошибочно принял за высшую и последнюю его стадию. История XX века показала: так называемый империализм был своего рода «переходным возрастом», за которым наступила зрелость в виде последующих стадий. Характерно, что сейчас на Западе слово «капитализм», как и «пролетариат», не употребляется, говорят — «приватизм».
И кризисные явления этого переходного периода отразились — так или иначе — во всех промышленных странах мира. Раньше всех — во Франции, об этом роман Э. Золя «Жерминаль». Причем в формах гораздо более острых, чем в России. Судите сами: во время шахтерских волнений в г. Патерсон (штат Нью–Джерси, США), переросших в настоящие военные действия с применением артиллерии и огнеметов (Джон Рид написал об этом книгу «Война в Патерсоне»), погибло больше людей, чем 9 января, на Лене и на Пресне, вместе взятых. И… никакой социалистической революции в Америке! Работодатели сделали свои, весьма прагматические выводы, и родился… фордизм — система, ныне ставшая на Западе общепринятой. Нет оснований полагать, что в России это было бы иначе — если бы, конечно, не общий кризис, связанный с 1–й мировой войной, и не переплетение задач рабочего движения с целым букетом других (национальным, аграрным, общедемократическим). Но это уже специфика России.
И вот здесь?то нас ждет самое интересное.
Как уже отмечалось выше, основная доминанта в политических требованиях рабочего класса на 1917 год — общедемократическая. Как известно, именно позиция рабочих Петрограда предотвратила коронацию Михаила Романова уже после Февральской революции. Именно рабочие наиболее активно выступали с антивоенных позиций. Общеизвестный пример — взрыв недовольства в апреле 1917 года в ответ на ноту министра иностранных дел Временного правительства П. Милюкова о необходимости войны до победного конца. С этих позиций рабочие поддержали и большевиков — вплоть до октябрьского переворота.
Эти общедемократические лозунги должны были неумолимо развести рабочее движение с новым победившим режимом — ведь там слово «демократия» едва ли не бранное! Посмотрите, кстати, полемику Ленина с К. Каутским на эту тему — весьма полезное для души и мозгов чтение. Конечно, «диктатура пролетариата» — это звучит заманчиво, привлекательно. Хотя 8–часового рабочего дня и сносной зарплаты, естественно, не заменяет.
Конечно, демагогия большевиков с их броскими лозунгами («Мировая революция!», «Кто был ничем, тот станет всем!», «Грабь награбленное!») манила, как пение мифических сирен. Но все это, так сказать, для этикетки. А что в начинке?
Почитайте статьи Ленина из тома № 36 полного собрания сочинений. Там вождь революции весьма откровенно высказывается по интересующим нас вопросам (датировка работ — с ноября 1917 года по март–июль 1918 года). Итак, слово Ильичу. «От трудовой повинности в применении к богатым власть должна будет перейти, поставить на очередь задачу применения трудовой повинности к большинству трудящихся рабочих». «Для учета производительности и для соблюдения учета необходимо устроить промышленные суды». «Подчинение, и притом беспрекословное, единоличным распоряжениям советских руководителей, диктаторов, выбранных или назначенных, снабженных диктаторскими полномочиями». «Это подчинение может принимать форму диктаторства, если нет идеальной дисциплинированности и сознательности, так или иначе, подчинение единой воле, безусловно, необходимо». «Вся наша задача партии — повести массу по пути трудовой дисциплины… и задач беспрекословного повиновения воле советского руководителя, диктатора во время работы». И т. д. и т. п.
И это диктатура пролетариата? По–моему, это диктатура над пролетариатом, причем такая, какая и не снилась ни царю, ни «проклятым капиталистам».
Кстати, насчет капитализма. Снова слово Ленину. Цитата из того же приснопамятного тридцать шестого тома. «Государственный монопольный капитализм есть полнейшая материальная подготовка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет».
Так, пардон, за что боролись? За государственно–монополистический капитализм? Кстати, по Ленину, любая монополия есть загнивание: вот тут не ошибся Ильич — сие все мы на собственной шкуре чувствуем по сей день.
В общем, не надо быть Нострадамусом, чтобы понять: это явно не та цель, за которую боролись рабочие в Обухове, на Пресне, на Лене и на Выборгской стороне. Да и сам Ленин не строил иллюзий, говоря: «Мы знаем, как невелики в России слои передовых и сознательных рабочих». Еще бы, большинство «несознательных» заражены завиральными идеями демократии.
Гром грянул после разгона большевиками Учредительного собрания в начале 1918 года. Первыми на акцию протеста поднялись питерские рабочие. Их демонстрация будет расстреляна латышскими стрелками; количество жертв многократно превысит потери и января, и Лены. Ведь в общей сложности в ходе обоих столкновений — и в 1905–м, и в 1912–м годах погибло около трехсот человек. На могилу павших рабочих ляжет венок с надписью «Жертвам самодержцев из Смольного». И это было началом…
В предыдущих главах мы уже рассказывали об Ижевско–Воткинской рабочей дивизии — одной из лучших у… Колчака. Дивизии, воевавшей с большевиками вплоть до 1922 года — до Волочаевки — под красным знаменем, ходившей в атаку с пением «Варшавянки», дивизии, где белые солдаты называли белых офицеров «товарищи». Нонсенс? А если посмотреть более широко, хотя бы в масштабах всего Урала? Протесты — в традиционных для русского рабочего движения формах политической стачки и демонстрации — прокатились по Перми, Кунгуру, Сарапулу, Бисерти, Шайтанке и многим другим городам и весям Урала.
Были и другие формы неповиновения. Рабочие ВИЗа к моменту прихода в город белых организовали митинг под лозунгом «ВИЗ не несет ответственности за убийство в Ипатьевском доме» и впоследствии оказали немалое содействие миссии Н. Соколова. А пермские рабочие–портовики уже после окончательной победы красных отказались «раскулачить» пароходовладельца–миллионера Мешкова (о нем мы рассказывали раньше) и… избрали его свои директором. Такие акции, кстати, имели место во многих городах России: в Калуге местные рабочие так же поступили с фабрикантом А. Раковым, отцом известного советского композитора. Раков, как и Мешков, был одним из пионеров русского фордизма, то есть акционирования предприятий.
О том, что многие соединения Восточного фронта, набранные из уральских рабочих (например, в Алапаевске, Верхотурье, Егоршино), представляют из себя «материал сырой и ненадежный», сообщал в конце 1918 года Троцкому член Реввоенсовета Восточного фронта И. Смилга. А в целом по стране? Забастовки в Петрограде, Орле, Туле, Брянске, Астрахани, Киеве, Омске, Саратове, Баку, Одессе — да был ли хоть один крупный промышленный центр в России, где бы рабочие не протестовали против «диктатуры пролетариата»? И не когда?нибудь, а в 1918–1920 годах, в то самое время, когда режим боролся за выживание.
А как же реагировали на все это большевики? Да в своем привычном стиле. «Избиение рабочих группками в 30, 40 и 60 человек имело место в Перми и Кунгуре. Обычно жертвы расстреливались, но чаще топились или рубились шашками» (из донесения английского консула Т. Эллиота). В конце 1918 года, при эвакуации Сарапула, большевики расстреляли всех заключенных местной тюрьмы (преимущественно там
