В этой связи чрезвычайно показательна следующая история. Войдя в город 25 июля, белые начали расследование резни в Ипатьевском доме. Генерал М. Дитерихс свидетельствует: в Ипатьевском доме он побывал уже 26–го. Общеизвестно: следствие вел Николай Соколов. Вел его всю жизнь — даже тогда, когда кончилась гражданская война и он оказался в эмиграции. Но мало кто знает, и во многих исследованиях — например, в «23 ступени вниз» Касвинова — сей знаменательный факт даже не упоминается, что Соколов был не первым следователем по делу об убийстве царя. Соколова назначил лично Колчак, а до него были два следователя, назначенные Омским правительством, — Наметкин и Сергеев. Почему мы о них ничего не знаем? Да потому, что от их деятельности не осталось никаких результатов. Если соколовское расследование было чрезвычайно плодотворным и легло в основу всех дальнейших изысканий на эту тему, то Наметкин и Сергеев вели дело без всякого энтузиазма. И это нельзя объяснить, скажем, нерадивостью или невысокой квалификацией следователей. Ну подумайте, кто же будет ставить ленивого или некомпетентного следователя на дело об убийстве императора? Нет, пассивность Наметкина и Сергеева можно объяснить только одним — они действовали в духе установок или инструкций омских властей, заинтересованных не столько в том, чтобы раскрыть дело, сколько в том, чтобы его замять. Что и дало моральное право исследователям проигнорировать их деятельность.
Такова неожиданная (и страшная) правда истории.
Но и у большевиков отношение к свергнутому императору не было столь однозначным, как это представляется теперь большинству людей. И сюда вмешивалась тайная политика. Как бы сейчас сказали — аппаратные, или подковерные, игры.
О трагедии в доме Ипатьева написано очень много. Кажется, мы знаем о ней практически все. Во всяком случае, что касается тех, кто убивал, и тех, кого убивали.
Как известно, отношение русского общества к Николаю II в феврале 1917 года было в целом отрицательным: не только левые, но и многие вполне респектабельные с точки зрения социальной принадлежности люди приветствовали «свержение тирана». Вспоминаю рассказ одной пожилой, ныне покойной, москвички, в прошлом помещицы, о том, как она и ее соседи по поместьям отреагировали на февраль: «Слава тебе, Господи, дожили до радости!» Причин для облегчения было много, но главная — грязные слухи, циркулировавшие вокруг Николая II, его семьи и ближайшего окружения в связи с Распутиным.
А также атмосфера таинственности, которая окутывала приватную жизнь царской семьи. Император и императрица не хотели делать достоянием гласности болезнь наследника и все, что с ней связано.
История эта давала пищу для самых невероятных измышлений и инсинуаций, чем великолепно пользовались все без исключения оппоненты Николая II. Нет нужды перечислять те политические и моральные (вернее, аморальные) клише, которые прилипли к Николаю, Александре Федоровне, Анне Вырубовой, Распутину и некоторым другим лицам, близким к царю. Важно, что общество воспринимало их как аксиому. Кстати, в советской литературе этот взгляд стал прямо?таки каноническим. Вспомним характерные примеры из художественной литературы — «Заговор императрицы» А. Толстого, «Нечистая сила» В. Пикуля, фильм Э. Климова «Агония».
Мало кто знает следующее: в марте 1917 года, уже после отречения Николая II, Временное правительство создало Чрезвычайную Комиссию для расследования деятельности царя и его окружения. Секретарем этой первой ЧК (ирония истории!) был Александр Блок. Он принимал участие в допросах и много потом заносил в записную книжку. Благодаря этому мы можем узнать мнение великого поэта России о всех этих слухах.
Так вот, Блок записывает в своем дневнике результат расследований (вслед за самими членами этой ЧК): «Единственно, в чем можно упрекнуть Государя, — это в неумении разбираться в людях. Всегда легче ввести в заблуждение человека чистого, чем дурного. Государь был бесспорно человеком чистым». Яснее не скажешь. И подобные выводы Чрезвычайная Комиссия вынуждена была сделать, что называется, по всем пунктам. Разлетелась в прах легенда о зависимости политики Николая II от рекомендаций Распутина. Как выяснилось в результате исследования документов, большинство распутинских советов Николай реализовал с точностью до наоборот. Рухнули все без исключения эротические легенды о царице и Вырубовой. Последняя, к великому стыду допрашивающих, вообще оказалась девственницей. Наконец, как мыльный пузырь, лопнул и страшный образ Распутина — аморального чудовища, злого гения царской семьи, «святого черта». Так называлась книга о Распутине, написанная его злейшим врагом — иеромонахом–расстригой Илиодором, впоследствии сотрудником большевистской ЧК. В этой книге впервые был использован весь набор пропагандистских штампов о Распутине, ставший впоследствии хрестоматийным. Реальный облик Григория Ефимовича оказался совершенно иным, до сих пор непривычным для современного читателя. Чрезвычайно интересную, хотя и не всегда бесспорную информацию по этому поводу можно получить в книге историка О. Платонова «Жизнь за царя». В общем, Керенский мог с полным основанием заявить, ознакомившись с результатами работы комиссии: «Слава Богу, Государь невиновен!»
Другое дело, что Временное правительство, идя на поводу у массовых настроений и боясь потерять популярность, не опубликовало результаты работы комиссии. Настолько велик был пресс массового недовольства, и так хорошо пользовался этим главный оппонент Временного правительства — Петроградский Совет. Тем самым поток инсинуаций вместо плотины на своем пути (а опубликование отчетов комиссии, безусловно, сыграло бы такую роль) получил, по существу, «зеленый свет». Несомненно, это сыграло роковую роль в судьбе императора. Блок в те же дни записывал в дневнике: «Трагедия еще не началась… она будет ужасной, когда царская семья встанет лицом к лицу с разъяренным народом».
Впрочем, с момента прихода к власти большевиков все эти юридические проблемы враз потеряли актуальность. Для новой власти проблема виновности или невиновности Николая даже не стояла. Достаточно вспомнить, как большевики мотивировали свое, с позволения сказать, «судопроизводство»: «Для нас принципиальным является не конкретная вина человека, а его классовое происхождение: на основании этого мы решаем, целесообразно ли оставлять его в живых». Так напишет в инструкции для ЧК ее председатель, заместитель Дзержинского, Лацис. При такой постановке вопроса шансов выжить ни у Николая, ни у всех его родных не было абсолютно никаких. Вопрос был только в том, когда, где и как это произойдет. И кто конкретно станет палачом…
Тогда возникает вопрос: почему смерть настигла царскую семью именно в ночь на 18 июля 1918 года, а не ранее? Ведь большевики были тогда у власти больше чем полгода! Что их до поры сдерживало? Наконец, почему узников не убили в Тобольске, а повезли на Урал? Вопросы эти не праздные, ибо ответы на них проясняют многие темные моменты в истории становления советской власти как во всей стране, так и на Урале.
То, что уральские большевики (а они отличались особым радикализмом) с самого начала стремились ликвидировать царскую семью, явственно следует из отчетов комиссара Яковлева, конвоировавшего Николая и Александру Федоровну из Тобольска на Урал. Яковлев свидетельствует: в Тобольске его встретили два отряда, присланных из Екатеринбурга по поручению большевистского Уралсовета. Так вот, оба командира отряда, Бусяцкий и Заславский, категорически высказывались за немедленное уничтожение Романовых. Заславский заявил: «С Романовыми надо не возиться, их надо кончать!» Бусяцкий, кроме того, предложил конкретный план провокации: инсценировать нападение белых. «Белыми» должны были стать бойцы одного из отрядов красных. И в перестрелке «прикончить палача и всех с ним» (подлинные слова Бусяцкого). Да, радикализма уральским большевикам было не занимать — недаром впоследствии, на 8–м съезде РКПб) в 1919 году, в составе так называемой военной оппозиции, выступавшей против
