- Отлично. Хочешь перекусить? Лично я напилась бы чаю.
- Поддерживаю, где у тебя кухня?
- Точно, ты же здесь ни разу не был! По коридору налево, там нет двери.
Он отправился на поиски кухни, а я пошла переодеться. Переодевшись, я обнаружила своего друга заваривающим чай одной рукой и помешивающим что-то на сковороде другой.
- Что это?
- Не суй нос, а то прищемлю!
- Чем?
- Ну, значит, откушу!
- Может, я тогда пока в душ по-быстрому?
- Давай. Только пулей.
- Ну, естественно.
Я стояла под душем, когда мне снова стало плохо. Будто ударенная лопатой по голове, борясь с тошнотой, я осела и отключилась. В сознание я вернулась от страшного грохота, Павел выбил дверь в ванную.
- Что-то приступы сегодня зачастили, да? – я попыталась улыбнуться.
Бледный, как полотно, он схватил мое лицо в ладони и всматривался мне в глаза, желая, видимо, убедиться, что жизнь во мне еще теплиться. Потом взял полотенце, завернул меня в него и на руках отнес в комнату. Он сел на диван, продолжая держать меня на руках, как маленького ребенка, и произнес очень тихо, так тихо, что мне пришлось напрячь слух:
- Никогда, никогда больше не смей закрывать за собой дверь. Не смей отходить от меня дальше, чем на пять метров. В душ, и куда бы то ни было, даже в туалет, ты будешь ходить со мной, - с большим трудом ему удавалось скрывать панику и злость, злость на самого себя, на меня, на все вокруг, - обещай мне это!
- Обещаю! – я вдруг расслабилась и заплакала, впервые за эти месяцы.
Он прижал мою голову к своей груди и отвернулся к окну. Он, наверно, тоже плакал, а я почувствовала себя в безопасности и надежности, как когда-то очень-очень давно. Мы сидели так до самых сумерек, он обнимал меня и покачивался взад-вперед, о чем-то размышляя или просто уйдя в себя.
- Может, все-таки чаю попьем? – очнулась, наконец, я, - только бы одеться.
Он молча поднялся со мной на руках.
- Где твоя комната?
Когда он вернул мне право самостоятельно стоять на ногах, я попросила его отвернуться, и он со словами «чего я там не видел?» уставился в окно. Я оделась и под конвоем пошла на кухню, по пути увидев, во что превратилась моя ванная.
- Надо вставить дверь, квартира уже не моя.
- Ладно, займусь.
На кухне, естественно, все было уже холодным, пришлось греть.
- Послушай, я знаю, мы договорились без глупых вопросов, но не могу не спросить.
- Ну, раз не можешь, спрашивай, - я села на стул, по привычке поджав под себя ногу, но поняла, что больше так сидеть не смогу, и села прямо, копируя позу королевы Английской, Елизаветы.
- Что твои сыновья?
- А что с ними? Все хорошо, работают.
- Как они отпустили тебя в таком состоянии одну?
- Не одну, с тобой, а это очень много.
Он облизнул губы и закусил нижнюю.
- А во-вторых, они не знают моего истинного состояния. Последние месяцы я постепенно отходила от дел, взвалив все на них. Сказала, что устала, и хочу просто писать.
- А твой, забыл, как зовут, он что?
- С ним я попрощалась, о нем не будем, тяжело. Я подготовила тебе список дел, которые надо будет сделать, когда меня уже не будет, и все номера телефонов.
- Знаешь, когда один человек доверяет другому свою жизнь, с этим более или менее понятно. А когда доверяет свою смерть, это что значит?
- Это еще больше! Чаю дашь уже сегодня?
Он поставил передо мной чашку и продолжил допрос:
- Почему ты решила уехать? Почему Париж?
- А чтобы ты помучился, доставляя мой труп обратно, - я посмеялась, а он зло сверкнул глазами.
- Это последнее проявление эгоизма, не хочу, чтобы они видели меня умирающей, хочу остаться для них сильной и здоровой. Не хочу видеть жалости и сочувствия. Знаю, это проявление слабости, значит, я слабая, но пусть это останется между нами. Почему Париж? По-моему идеальный для этого дела город, ты так не считаешь?
Он покачал головой.
- Ты как была ненормальной, так ею и осталась.
- Ею и помру. Меняться уже поздно.
- Да и незачем.
Мы помолчали немного, потом я решила все же объясниться.
- Я понимаю, ты в шоке, все это не укладывается у тебя в голове, не насилуй мозг, постарайся просто принять, - я сглотнула, воздуха не хватало, - говорю и сама не верю, что это возможно. Давай попробуем просто прожить эти дни. Ты не случайный человек в моей жизни, мне всегда было с тобой легко, не надо было ломать комедии, кого-то изображать.
- Да уж, комедии ты не ломала, - первая улыбка за весь день.
- Нам есть, о чем говорить, мы понимаем друг друга с полуслова, можем и не говорить вовсе, я с тобой могу расслабиться, отпустить ситуацию и не переживать, если меня вырвет на твои ботинки.
Наконец, он засмеялся, или почти засмеялся.
- Давай есть, мне, правда, не хочется совсем, а ты ешь.
- Я тебе все-таки немного положу.
Я поковыряла для виду вилкой в тарелке, с трудом проглотив пару кусков. Павел убрал со стола, налил себе чаю и выставил конфеты. Быстро он здесь освоился. Отправив задумчивый взгляд куда-то за окно, он засовывал в рот конфеты одну за другой, укладывая фантики в аккуратную стопочку, совсем на нее не глядя, большой, наверно, опыт в этом деле. Повысив уровень сахара в организме до требуемой высоты, он изрек:
- Я сейчас займусь дверью, а ты рядом посиди.
- Просто посидеть?
- Можешь почитать мне свою последнюю книгу, я ее еще не читал.
- А остальные что, читал?
- Конечно.
- Ну, ты даешь! – я была удивлена.
- Что?
- Не ожидала, что ты интересуешься моими творениями.
- Значит, не так уж хорошо ты меня знаешь, - ухмыльнулся он.
- Значит.
- Где у тебя инструменты?
- Идем, - я повела его к шкафу в прихожей, где на антресоли стоял большой ящик.
- Вот это да!
- Ага, времен Царской России, хочешь, я его тебе завещаю?
Он ухмыльнулся в ответ.
- Договорились, завтра поедем твой билет выкупать и завезем его к тебе. Чего молчишь? Надобно в благодарностях рассыпаться!
- Считай, что рассыпался! Табурет есть?
- На балконе.
Он взял с балкона табурет и достал ящик, покрытый пылью веков, потому как я туда заглядывала раз в
