рассказать ему о наших предварительных расчетах, посоветоваться.
Чего греха таить! Перед свиданием, на которое Михаил Александрович охотно дал свое согласие, мы испытывали чувство неуверенности и даже известную робость. Кто знает, как посмотрит Шолохов на наши расчеты?
Но уже на пороге его гостеприимного дома вся наша неловкость рассеялась как дым. Михаил Александрович встретил нас радушно, приветливо, ласково. С большим вниманием выслушал, поинтересовался отдельными деталями расчетов, высказал несколько весьма дельных замечаний и пожеланий. Он полностью согласился с тем, что схема районной планировки – категория больше экономическая, чем архитектурно-строительная, и что архитекторы должны вступить «в свои права», когда будет сделан проект по районной планировке.
Словом, Михаил Александрович немало удивил нас своим широким кругозором, познаниями в области экономики и расположил к себе так, что, право, не хотелось покидать его уютного кабинета, не хотелось прерывать разговор со столь приятным собеседником. Но надо было уходить…
Михаил Александрович сердечно поблагодарил нас за то, что мы посетили его и рассказали ему о своей работе.
Надолго, очень надолго останется в нашей памяти встреча с этим замечательным человеком.
М.А. Шолохов в Англии
Вчера в Лондон прибыл советский писатель М.А. Шолохов с семьей. Шолохов проведет в Англии десять дней и совершит поездку по стране.
М.А. Шолохов во Франции
Наш большой друг
Из рукописного «Журнала молодых»
Любимого человека стесняешься, особенно в первые минуты встречи, когда не установился еще язык общения, без которого невозможна сердечная беседа.
При встречах с крупными писателями мы обычно слушали, что они нам рассказывали о своей работе, а потом задавали вопросы.
Но Михаил Александрович Шолохов, видимо, не любитель рассказывать о себе, попросил нас:
– Спрашивайте.
И добавил с улыбкой:
– Явился на суд общества. За вами – надежда и младость, за мной – опыт. Поговорим.
Букву «г» он произнес по-южному мягко и сейчас же извинился, добавляя:
– Я не маэстро, пришел не учить…
Сел и стал ждать. Потом сказал:
– Шел на встречу с внутренним душевным трепетом.
И пошутил:
– Попа ждали-ждали, а хлебца не нашлось.
Очень трудно завязать беседу, надо прямо сказать, необычную.
Он встал, вышел на трибуну и прочитал главу из «Поднятой целины»: вот так, дескать, я пишу.
Читал он тихо, голос его, мягкий и сипловатый, казалось, нельзя было услышать дальше третьего ряда, но он был слышен всем и даже тогда, когда переходил на шепот и когда слова угадывались только по движению губ и по плавным, но выразительным жестам правой руки.
Шолохов – роста небольшого, в зеленом полувоенном кителе с отложным воротничком, в коротких сапогах. Подстриженные усы и редкие волосы над высоким, крутым лбом сильно пробила седина. Но он не стар. В усталых глазах его – неисчерпаемый шолоховский юмор, юмор мудрого, остроумного человека, с которым интересно говорить на любые темы.
Самое же главное в Шолохове – его неожиданные ответы, всегда хитрые и веселые.
На наш вопрос, как писалась «Судьба человека», он ответил:
– Не скажу. Секрет. Человек одаренный сам дойдет.
Когда же мы попросили его рассказать о своем, так сказать, производственном секрете, он сказал, что о секретах говорят только на ухо: не будешь же секретничать перед аудиторией. И засмеялся.
Его нелегко было разговорить. Ответы его были кратки, как афоризмы.
Вот несколько из них.
– Самое губительное для писателя – повторения.
– Задачи современной прозы в настоящее время – рассказывать то, что полезно, что нужно. Кто за нашу действительность, то найдет, что писать, найдет краски.
– Написано – не значит, что закончено. Когда о писателе напишут некролог, тогда можно считать, что работа его над произведениями закончена.
– Лучшее мое произведение то, которое не написано.
– Влияние писателя – невольное. Но как у летчика свой почерк, так свой почерк и у писателя.
– Вести творческий семинар у вас в институте не смею: кто кого учить будет – неясно.
Встреча эта, сердечная беседа раскрыли нам Шолохова не только как автора книг с мировой славой, но и как человека, нашего старшего товарища, учителя и замечательного современника.
Л. Лазарев
Две статьи о Шолохове
Есть мысль, которую Горький не уставал повторять в течение многих лет. Это мысль о плодотворности обмена культурными ценностями разных народов, о том, что обмен этот способствует взаимопониманию и сближению людей, говорящих на разных языках, а тем самым воспитывает любовь к добру и миру, благородство и человечность. «Мне кажется, – писал Горький, – что литература всего легче и лучше знакомит с народом. Это не есть суждение профессионала, влюбленного в свое дело, – это вывод из многих наблюдений за 40 лет сознательной жизни моей. Вывод этот подтверждается тем, что нигде в западноевропейских странах не переводится так много книг с чужих языков, как у нас в Союзе Советских Республик. Поэтому русский грамотный человек знает о жизни европейских народов несравненно больше, чем эти народы знают и знали о России…»
И сейчас у нас переводится большое количество книг с чужих языков. Но нельзя не заметить и того, что в последние годы в капиталистических странах растет число переводов произведений советских писателей. Интерес к многообразным достижениям советского народа – в области социальной и научной, нравственной и культурной – так велик, что с ним не могут не считаться даже буржуазные издатели. Характерная деталь: в одной из статей, о которых речь пойдет дальше, французский критик Роже Килло выразил недовольство тем, что на французском языке появился «Тихий Дон» и «Они сражались за Родину», причем выразил его следующим образом: «Издательство «Жюллиар» умеет держать нос по ветру – оно весьма вовремя выбросило на рынок «Тихий Дон»…» И в этом брюзгливом «умеет держать нос по ветру» – невольное и недоброжелательное признание того читательского успеха, который сопутствует советской литературе.
Этот успех – и причина того внимания, с которым встречает критика каждую переведенную книгу советского писателя. Но внимание это различного рода. Одни – пусть не всегда и не во всем последовательно – стремятся непредвзято проанализировать свойства и достоинства произведений, понять особенности нашей истории, нашего образа жизни, проникнуть во внутренний мир советского человека. Другие, видя страшную для себя опасность в той правде, которую несет советская литература, стараются во что бы то ни стало дискредитировать книгу, нравственный идеал ее автора, использовать произведение как повод для антисоветской пропаганды. Эти два подхода легко проиллюстрировать, обратившись к статьям французских критиков, разбирающих произведения Шолохова.
Доминик Фернандес выступил в еженедельнике «Экспресс»[1] (15 декабря 1960 года) со статьей, посвященной «Тихому Дону». Автор задался целью многосторонне проанализировать «шедевр советского романа». Он указывает на ту традицию классической русской литературы, которую продолжает Шолохов, отмечая при этом и ее своеобразное, самобытное преломление в романе «Тихий Дон»: «Нет нужды подчеркивать черты, сближающие «Тихий Дон» с «Войной и миром»: многообразие персонажей и событий, воспроизведение частной и общественной жизни, чередование
