Многое для своей будущей книги он получил из наблюдений и бесед с двадцатипятитысячниками – Плоткиным, Баюковым, Осмоловским и другими. Кроме этих товарищей, он дотошно расспрашивал других, много времени проводил с районными работниками – Красиковым Петром Акимовичем, работавшим одно время в райфо инспектором, И.М. Слабченко, тогда еще председателем райисполкома, работниками райзо Корешковым, Мирошниченко и рядом других товарищей. Особенно широкий круг знакомых у Шолохова был среди охотников-рыболовов и песенников. Шолохов часто организовывал облавы на волков и лис в местных лесах и в пойме Дона. Во время этих охот, рыбалок происходили задушевные разговоры писателя с колхозниками-казаками, благодаря которым пополнялись и наблюдения Шолохова за жизнью окружающих людей. Писатель не только рассказывал своим компаньонам, беседовал с ними, он жадно слушал, внимательно всматривался в их лица, фигуры, запоминал их язык, обороты речи, казачий колорит, фольклор.
Не менее важной формой общения были поездки Шолохова в колхозы, в бригады, встречи там с руководителями, специалистами, рядовыми колхозниками.
Помимо этих встреч с людьми, объединенными одной целью, были и другие, зачастую не предусмотренные писательским замыслом, а именно: к нему на квартиру с раннего утра и до позднего вечера приходили посетители самых различных категорий: колхозники, председатели колхозов, районные работники, учителя и другой народ. Со всеми нужно было поговорить, дать совет, оказать помощь. И среди этих людей Шолохов находил нужные ему темы, материалы, прототипы или только детали, отдельные черточки характера для того или иного персонажа романа.
Шло время, и как-то в одно прекрасное утро Михаил Шолохов пришел в райком и сказал, что начал писать книгу о колхозах, что отложил недописанный «Тихий Дон» и принялся за новый роман. Я тогда не понимал всей сложности создания книги, да я и теперь не много понимаю в этом, и мне казалось, что написать ему новую вещь – это пара пустяков. На самом же деле ему потребовалось довольно много времени, а еще больше труда для сбора материалов, художественного обобщения и обработки их. Трудиться он стал еще больше, еще упорнее. Я это замечал по его лампе. Дело в том, что электросвет тогда в Вешенской горел до 11–12 часов ночи, потом станица погружалась во мрак. Шолохов тогда зажигал обыкновенную керосиновую лампу и ночи напролет просиживал над рукописями. Приходя к нему утром, я видел лампу с закопченным стеклом и без керосина…
Отвечая на вопрос одного из корреспондентов, какой у него распорядок дня, Шолохов сказал, что правильного распорядка дня у него не было. «Не буду же я заставлять пришедшую за 30–40 километров колхозницу ждать часы приема». Поэтому для работы Михаил Александрович отводил ночное время, раннее утро, а день – для других дел, в том числе и для приема граждан.
Придя как-то днем в райком, Шолохов сообщил, что написал несколько глав новой книги о колхозной жизни и отослал их в Москву печатать. Название этой книги, сказал он, будет «С потом и кровью». Я несколько удивился такому названию и сказал
об этом Михаилу Александровичу. Он смущенно улыбнулся, но не изменил своего намерения насчет названия книги. Через два-три дня Шолохов получил телеграмму от редактора журнала «Новый мир» о том, что рукопись прочли, принимают к печати, но советуют изменить название. Тогда он пригласил меня к себе домой.
Когда я пришел, у него были Красюков и Зайцев. Михаил Александрович сидел за столом над рукописью. Я попросил прочесть несколько страниц. Он начал читать, дочитал до слов, где говорилось о вспашке целины. Я его остановил и говорю: «А ведь неплохое будет название – «Поднятая целина». Это название ему понравилось; он охотно согласился и тотчас же послал телеграмму5.
В другой раз, сидя на копне сена, Шолохов спросил: «Петро, слышишь, какими ароматами пахнет луг и скошенное сено?» Я чувствовал обычный запах скошенного сена. Он же перечислял запахи самых различных трав и цветов. Неудивительно, что и в январе, при оттепели, он прекрасно чуял запах вишневого сада. Его «Поднятая целина» начинается словами:
Прочитав эти строки, чувствуешь и видишь перед собой тот сад, и тот день, и яркое солнце, и тот горизонт, и бал очку, где расположен и сад, и хутор. В этом чувствуется могучая сила художественного таланта Михаила Шолохова.
Для поездок по колхозам, на охоту и рыбалку у Шолохова был вначале серый, а затем белый конь – орловские рысаки, был и конюх, но по хуторам писатель иногда ездил сам, без кучера. Как-то в разговоре я высказал мысль о том, что хорошо бы добыть машину для райкома партии, которой бы пользовался и он. «Вы бываете в Москве, встречаетесь с руководителями правительства и могли бы об этом поговорить», – сказал я. Шолохов охотно согласился. Я написал от имени райкома такую просьбу, и Михаил Александрович, будучи в Москве весной 1931 года, сказал М.И. Калинину, что райкомовцы бедствуют без машины. Калинин распорядился из гаража ВЦИКа отправить Вешенскому райкому партии легковую машину – импортный «форд». Эту машину погрузили на платформу, прицепили к пассажирскому поезду и отправили в Миллерово. Шолохов же прислал мне телеграмму: «Получи для райкома партии машину, она в Миллерово на вокзале». Так райком обзавелся машиной. Всегда, когда Шолохову нужно было куда-либо ехать, он безотказно пользовался этой машиной.
Но в скором времени мы убедились, что такая спаренная езда неудобна. Она мало удовлетворяла и райком, и Шолохова. Появилась мысль еще раз просить М.И. Калинина. Снова написали письмо, в котором сообщили, что товарищу Шолохову приходится часто ездить в Москву, часто бывать в колхозах и других поездках, а ездить ему не на чем, одна машина двоих хозяев не удовлетворяет. В ответ на письмо новая автомашина Шолохову была дана незамедлительно. Но шофера найти было негде. Водителем у нас работал Василий Яковлевич Попов – сын райкомовского конюха Якова Игнатьевича Попова. Он управлял обеими машинами – наладит их, а мы сами ездили. <…>
В разгар сева яровых 1931 года мы с Шолоховым поехали по колхозам района. Вначале побывали в варваринском колхозе, затем в верхнечирском. После этого решили заглянуть в колхозы соседнего Верхнедонского района, в станицы Мигулинскую, Казанскую и Шумилинскую. Заглянули в райзо, райисполком, райком партии, посетили множество бригад, разговаривали с председателями колхозов, бригадирами, заведующими животноводческими фермами, колхозниками, колхозницами.
Невольно напрашивалось сравнение, и оно было не в пользу соседнего района. Там сев затягивался, шел медленно и плохо. На полевых станах было уныло. В одном хозяйстве не хватало семян, в другом не из чего было готовить обед. Допускалось плохое качество полевых работ, сеяли по плохо разборонованной земле, небрежно заделывали семена.
На второй или третий день после этой поездки Шолохов зашел в райком и прочитал нам большую статью о весеннем севе в двух районах. Он дал суровую оценку руководству Верхнедонского района, коснулся крайкома, не принявшего мер для ликвидации недостатков, хотя и знавшего о них. Статью эту «Правда» не поместила. Она ее послала крайкому партии для принятия мер. Но не на это я хочу обратить внимание.
Встречаясь с людьми, беседуя с ними о ходе сева, о выполнении плана, о количестве скота на фермах, Шолохов ничего не записывал. Он все это запоминал в точности и все это воспроизвел в статье – какой план сева яровых и отдельно колосовых и пшеницы, как он выполнен в том или ином колхозе, в той или иной бригаде, в целом по району. Шолохов называл фамилии, имена, отчества людей, с которыми говорил, с которыми встречался во время поездки по колхозам, приводил многочисленные факты из трудовой жизни бригад, описывал лица людей, которых видел, лица девушек, платки, которыми они были покрыты, их цвет и качество. Память Михаила Шолохова меня тогда поразила.
В 1931 году начала работать Вешенская МТС, находившаяся в хуторе Базки. Ее директором был вначале Кузин и затем Иваненко – двадцатипятитысячник, хороший работник. Конечно, опыта руководить столь новым по тому времени делом, как МТС, у него не было. Не было и опытных механиков, агрономов. Но МТС пахала землю, сеяла хлеб, с работой справлялась. В МТС было несколько импортных «кейсов» (на лигроине) и несколько «путиловцев», «фордзонов». «Кейсы» – это нечто вроде «интера» или «СТЗ»,
