на игрищах и посиделках; в выходной день он подолгу сидит с удочками на рыбалке – до Чира рукой подать.
Рассказывая о далекой юности Михаила Шолохова, нельзя умолчать об этой увлеченности, которая осталась на всю жизнь. Соорудив посреди Чира помост и веером разбросав удочки, отшельником сидел Михаил днями. Знал он, где и под какой корягой, в каких ямах притаился сазан и чебак, а где не давали покоя ерши да пескари. Был он рыбаком терпеливым, знал многие секреты и тонкости рыбацкого дела, учился он у известного на всю слободку рыбака деда Кудиныча. Кто знает, может быть, этот Кудиныч и послужил прообразом того самого старого и опытнейшего рыбака в хуторе Татарском, который выловил в Дону Дарью Мелехову.
Во времена юности Шолохова, а в далекую старину тем более, рыбы в Чире было много, ловили ее бреднем, удочками, по весне и в ледоход черпаками. Вода была прозрачно-голубой, пили ее и животные и люди. Весной – одно загляденье: на песчаной отмели сазаны и чебаки парами бились у самого берега, выметывая икру; щуки, пригревшись на мелководье, неподвижно дремали в камышах.
Нередко около Михаила собиралась ватага ребятишек с самыми замысловатыми удочками. Он рассказывал им, как надо насаживать приманку, закидывать удочку. Непонятливым и бестолковым, кто сразу не мог уловить тонкостей рыбной ловли, советовал сначала на крючок насаживать лист лопуха, подергивая леску, ловить лягушек, а потом браться за настоящую рыбную ловлю. Леску сучили из конского волоса, удилищами служили длинные хворостины из тальника, который в изобилии рос в леваде бывшей помещицы Натальи Ивановны Поповой и у того же деда Кудиныча. Любовь к таловым удочкам Шолохов сохранил на всю жизнь, считая, что на их природный запах рыба сама тянется.
По увлечению рыбалкой Михаил водил дружбу с Григорием Мокроусовым, их нередко видели на Чире вдвоем: на рыбалку уходили в ночь, с собой брали чугунок, на берегу из мелочи варили уху или картошку. Михаил с детства любил картошку, сваренную в «мундире». В эти дни, навещая в Ясеновке бабку, он первым делом говорил: «Ба, свари картошки».
С Григорием Мокроусовым дружбу он поддерживал многие годы. В 1936 году по инициативе и при содействии Шолохова в Вешенской был открыт профессиональный драматический театр казачьей молодежи; по его рекомендации Мокроусов был приглашен на работу в театр. Одному из первых ему довелось сыграть роль деда Щукаря.
Вспоминают каргинские старожилы: где бы старые казаки ни собирались на перекур (а в исполкоме при участии Федора Чукарина он иногда длился часами), о чем бы ни говорили и ни вспоминали, рядом с ними, а может быть, чуть в стороне, сидел Михаил – в разговор не вступал, а слушал и слушал.
Мой брат, товарищ Шолохова по юношеским годам, рассказывал, что Михаил интересовался судьбами многих старых казаков, в том числе и казачьих офицеров. Если его интерес к казакам и истории донского казачества для многих товарищей был вполне понятен, то интерес к судьбам офицеров, атаманов вызывал явно недоумение: Мишка Шолохов интересуется, мол, контрой. Шолохов никогда не пользовался записной книжкой, память у него была необыкновенная. Несколько дней спустя он мог дословно, образным языком пересказать то, о чем рассказывали казаки. Замечали, что после посиделок с казаками он быстро уходил домой – может быть, затем, чтобы на бумаге зафиксировать важное и ценное.
Не раз и подолгу Михаил Шолохов беседовал с Григорием Яковлевичем Каргиным, бывшим казачьим офицером, окончившим до германской войны военную академию, ходил к нему домой. В эти годы Григорий Яковлевич работал учителем в начальной школе. Дончека не раз вызывало его в Вешенскую, допрашивало, но всегда он возвращался домой: в восстании он не участвовал против советской власти, не выступал и на стороне белоказаков не воевал.
В середине тридцатых годов при содействии Шолохова Григорий Яковлевич перешел работать учителем в еланскую начальную школу, где заведующим был однофамилец М. Шолохова, Владимир Шолохов, знакомый многим каргинцам. Любопытная деталь: в апреле 1935 года для еланской средней школы Шолохов просил директора Гослитиздата перечислить из причитающего ему гонорара «в уплату за грузовую машину, отпущенную для Еланской средней школы, у которой не оказалось презренного металла…».
Видели Михаила Шолохова во дворе старого казака Якова Алексеевича Дударева, одного из зажиточных каргинских казаков, державшего и при советской власти большое хозяйство и наемных работников. Обиженные батраки подкидывали ему «красного петуха», поджигали скирды сена, ломали паровую молотилку, но цепкий хозяин снова оправлялся, в длинной распущенной холщовой рубахе босиком хромал по двору, подгоняя работников.
Только служба сыновей в Красной Армии до поры до времени оберегала его от раскулачивания: очень умело он прикрывался справками от продагентов и всяких проверочных комиссий. Как грамотный человек и поддерживаемый такими же зажиточными казаками, в апреле 1921 года он был избран делегатом на съезд Советов Верхне-Донского округа. Окружное руководство не раз обвиняло председателя Каргинского исполкома Федора Чукарина в том, что он – коммунист, а идет на поводу у таких, как Дударев. Несколькими годами спустя Шолохов напишет повесть «Батраки», в которой легко угадывается фигура Якова Алексеевича Дударева.
Мы уже называли товарищей Михаила Шолохова по кружку самодеятельности. Был у Михаила товарищ-одногодок Семен Матвейчук. Жил он по соседству, в крайнем дворе казачьей слободки. Его родителей по-уличному называли «беженцы». С началом германской войны по эвакуации с Волыни на Дон приехало несколько семей, среди них были и Матвейчуки. Сначала они работали по найму у деда Кудиныча, затем, построив собственный дом, завели свое хозяйство. В Каргине они и прижились. У них Анастасия Даниловна брала молоко, бывал у них и Михаил.
Рядом с «беженцами» жила племянница Прасковьи Герасимовны – Мария Игнатьевна Бодовскова, по уличному прозвищу Маришка-зубатая. Бывал Михаил и у нее. Словом, что ни двор на окраине станицы, то знакомые либо дальние родственники. На протяжении всей своей жизни Шолохов помнил их, не забывал, к их нуждам всегда относился с заметным вниманием – это знали все.
Будучи уже известным писателем, собирая материал и объезжая окрестности Каргинской, он всегда навещал Прасковью Герасимовну и Марию Игнатьевну. К ней, одинокой женщине, приглашал стариков и старух (бывал среди них и Мартин Ковалев, прототип Мартина Шамиля из «Тихого Дона»), они рассказывали ему, пели старинные казачьи песни. Конечно, не обходилось без обильного угощения.
Кто в юности у Михаила Шолохова был самым близким другом, с кем он делился или мог делиться сокровенными мыслями, планами? Каждый, очевидно, находит себе друга по взаимному пониманию, общности взглядов, по интересам. Несмотря на свою, прямо скажем, затворническую жизнь, товарищей у него было много, но самыми близкими стали книги, мир уединения и тишины.
Та же рыбалка для него была местом размышлений, обдумывания, где, возможно, и родились первые творческие планы, появилось желание попробовать свои силы, перейти от коротких сатирических пьес для самодеятельного кружка к рассказам, переложить на бумагу услышанное, пережитое, выстраданное и родившееся в воображении. Не этим ли можно объяснить такое состояние Михаила на рыбалке, когда и поплавок ушел под воду, и удилище отбивает поклоны, а он сидит, смотрит на удочки и ничего не видит?
Через два месяца после ухода отца со службы Михаил оставляет Каргинский станичный исполком и поступает на работу в Заготконтору. Он пишет заявление:
ЗАЯВЛЕНИЕ
Прошу вас зачислить меня на какую-нибудь должность по канцелярской отрасли при вверенной вам Заготконторе.
На заявлении Михаила Шолохова заведующий Заготконторой Василий Меньков наложил резолюцию:
«Зачислить помощником бухгалтера. Приказ № 48 от 2 декабря 1921 года»3.
Прошение Шолохова о приеме на «какую-нибудь» канцелярскую должность свидетельствует о том, что, во-первых, работа в исполкоме, очевидно, его не устраивала, во-вторых, работать на должности, связанной с материальными ценностями, он не желал и, в-третьих, служба в Заготконторе, где имелись немалые запасы хлеба и продуктов, была более привлекательной и отводила явную угрозу голода. В то же время
