«ялтане» («ялтанцы»), «янисольцы», «сартанцы» (или «сартаньоты»), «бугазоты» и пр. Носители подчеркивают, что все эти группы — части сообщества «греки», «наши греки». Некоторые исследователи полагают, что в каждом селе существуют особые номинации, обозначающие местных жителей и их язык (село Сартана — сартаньот — сартаньотка) [Белецкий, 1970, с. 6; Араджиони, 1998, с. 72]. Эти номинации используются, как правило, в разговоре на румейском языке.
Варианты этнонима «греко-эллины», «греко-эллинцы» или просто «эллины», «эллинцы», а также лингвонимы «эллинский язык», «греко-эллинский язык» не являются подлинными самоназваниями, как этнонимы «греки» и «румеи». Этноним («греко-эллинцы» принят группой для различения с урумами — («греко) — татарами» и используется, как правило, лишь в рассказах о контактах с последними.
Внутри группы информанты называют румейский язык «греческий» или на румейском —
Высокая вариативность наблюдается при выборе лингвонимов при обсуждении новогреческого языка. Молодые информанты нередко называют этот язык новогреческим, однако старшие поколения румеев обычно используют номинацию «эллинский» или прибегают к описательным конструкциям («тот греческий, который в Греции»). Как правило, румейский в подобных случаях именуется «греческий, наш греческий», однако информанты могут назвать и свой язык эллинским при обсуждении соотношения румейского и новогреческого языков [72].
Информанты, считающие румейский и новогреческий близкими, но все же разными идиомами, иногда стремятся различать их на терминологическом уровне, произвольно разграничивая лингвонимы «греческий» и «эллинский». Другие румеи непоследовательно применяют лингвонимы «греческий» и «эллинский» для различения собственного идиома и новогреческого языка, и в каждом конкретном случае невозможно отчетливо обнаружить, что обозначает для информанта совпадение номинаций: омонимию лингвонимов или общий термин, предполагающий единство двух идиомов. Неразличение новогреческого и румейского или омонимия лингвонимов образуют своеобразное поле смысловой игры; порой трудно определить, несмотря на уточняющие вопросы, какой именно язык имеет в виду информант.
Румеи находятся в иноэтническом окружении: их соседями являются русские, украинцы, урумы и некоторые другие группы, представленные незначительным числом носителей и неактуальные для румеев (немцы, болгары, албанцы, евреи и др.) [73]. Остановимся только на отношениях румеев с наиболее часто упоминаемыми в интервью группами — русскими, урумами и греками из Греции.
Набор значимых соседей примерно совпадает в разных румейских поселках: в каждом из них складывается своя конфигурация групп, но эти различия не столь существенны для проведения границ сообщества. Поэтому при описании обобщенной ситуации контактов румеев с другими группами представляется возможным пренебречь как локальной спецификой, так и индивидуальными контактами и предпочтениями информантов.
Изображая свое сообщество, информант постоянно апеллирует к отличительным свойствам русских, греко-татар и греков из Греции. Приписываемые этим группам признаки дают представление о наиболее значимых противопоставлениях, в которые включают себя румеи.
Русские, как уже отмечалось выше, или русскоязычное население Приазовья (русские и украинцы), не разграничивают греческое сообщество на урумов и румеев и называют и тех, и других греками. В свою очередь, как румеи, так и урумы склонны использовать этноним «русские» расширительно, включая в эту группу как собственно русских, так и другие негреческие русскоязычные группы, в первую очередь украинцев [74].
Для румеев значимыми разъединяющими признаками внутри не греческого славянского населения оказывается не национальность, а разделение на городских и местных жителей, а также степень включения в локальное сообщество, зависящая от времени их появления в поселке. В интервью русскими называются и переселенцы 1930-х гг., выросшие в греческих поселках, и жители Донецка, в том числе — сотрудники администрации, однако характер взаимодействия с этими группами различается, а сами сообщества в глазах румеев обладают неодинаковыми статусами. Отношения с приезжими/городскими русскими включаются информантами в контекст властной иерархии советского времени: приезжие русские олицетворяют для румеев начальство и государство.
Русские появлялись в греческих поселках и вступали в браки с румеями со второй половины XIX в., однако вплоть до конца 1930-х гг. в удаленных от города поселках их число было крайне невелико. Согласно подворной переписи Донецкой губернии в поселке Малый Янисоль в январе 1923 г. проживал 1451 человек, в том числе греков — 1434, украинцев — 14, русских — 1, прочих — 2; в поселке Ялта проживали 5055 человек, в том числе греков — 4842, украинцев — 78, русских — 106, прочих — 29 [Итоги… 1923, с. 352].
Возможно, под влиянием греческой публицистики, транслирующей представления об освоении греками пустынных земель и запретах для негреков селиться на территории Приазовья, информанты часто подчеркивают отсутствие здесь русских в прошлом:
Другой значимый стереотип для описания прошлого, находящегося за пределами актуальной памяти сообщества, — более выигрышное по сравнению с русскими экономическое и социальное положение греков «в старину» (то есть, как правило, до революции 1917 г.). Например, в Бугасе рассказывали, что раньше русские могли жить в греческом селе лишь в качестве работников у богатых греков, и все греки были богатыми, а все русские — бедными. Гречанки не работали вне дома, а если приходилось выйти в поле, то закрывали лицо платком, чтобы не загореть и не выглядеть как русские (СВХ, румейка, 1928, Бугас).
По мнению румеев, в далеком прошлом не допускались браки с русскими; подтверждением подобных запретов для румеев служит негативное отношение старших родственников к смешанным бракам среди ровесников информантов и в поколении их родителей в более позднее время.
Возможно, старшие родственники действительно не одобряли браки с русскими или украинцами, однако подобные браки (по крайней мере в XX в.) были достаточно распространены [75].
Информанты противопоставляют современную языковую ситуацию прошлой, когда греки не знали русского языка. Среди румеев распространены анекдоты о попытках объясниться между одноязычными старыми греками и приезжими русскими, в которых обыгрывается созвучие бытовых фраз или отдельных румейских слов с обесцененной лексикой русского языка.
Во второй половине 1930-х гг. началась вербовка переселенцев в некоторые колхозы Донецкой области, однако заметным число русских стало лишь в 1950-е гг. Период переселения относится к нижней границе актуальной памяти группы; многие информанты переосмысливают в интервью собственные впечатления того времени. Румеи подчеркивают удивление, вызванное различиями в одежде и питании переселенцев:
