нецивилизованности носителя языка.
Информанты, видящие сходство между румейским и новогреческим, не высказывают резко негативных оценок родного языка и даже оценивают знание румейского положительно, поскольку последний облегчает овладение полезным и престижным языком — новогреческим.
На самом деле преимущество знания близкородственного языка — не более чем декларация, ибо и гастарбайтеры в Греции, и дети, изучающие новогреческий в школе или институте, как правило, не владеют румейским в достаточном объеме. Тем не менее представление о румейском как инструменте овладения новогреческим способствует незначительному поддержанию его статуса.
Единственный параметр, по которому румейский оценивается выше новогреческого, — это его древность, исконность, архаичность, традиционность, сохранение старого. Оценки идиомов нередко основываются на интерпретации лингвонима «новогреческий». Румейский в таких случаях часто называется старо— или древнегреческим [93]. Сам лингвоним «новогреческий» (подразумевающий изменение, нововведение по сравнению с некоторым прошлым состоянием) предоставляет модель интерпретации отношений двух идиомов.
Подобная интерпретация названия идиома может и не нести оценку быть просто народной этимологией, устанавливающей, однако, преемственность вариантов:
Как уже отмечалось во введении, вопрос о месте языка в процессе самоидентификации связан, в частности, с тем, насколько знание языка определяет идентичность индивида. Такая постановка проблемы влечет за собой два следствия: (1) будет ли признана окружающими идентичность
Рассмотрим с этой точки зрения положение в сообществе носителей румейского языка. Как видно из главы 4, румейский является одним из маркеров этнической самоидентификации сообщества: русский язык русских, татарский идиом урумов и, в меньшей степени, чистый эллинский греков из Греции отделяются от греческого, эллинского, «нашего греческого» румеев.
Сообщество декларирует значимость владения румейским языком для принадлежности к этнической группе. «„Какой же ты грек, если не говоришь по-гречески“, — говорят они» [Перехвальская, 2002, с. 180]. Достаточно часто можно услышать высказывания, манифестирующие необходимость хотя бы минимального, пассивного владения титульным языком для греческой идентичности.
В то же время подобные заявления не подразумевают необходимости владения родным языком. Даже на уровне деклараций, риторики такие высказывания, как правило, непоследовательны и сочетаются с другими утверждениями. На вопрос о том, являются ли греками дети информанта, не владеющие родным языком, носители в большинстве случаев отвечают утвердительно. Наоборот, овладевших идиомом русских могут назвать греками только в шутку. Главным этническим маркером признается греческое происхождение.
Принципы действительного признания своими в сообществе и мнения носителей, озвученные в интервью, могут не совпадать. В интервью информанты подчеркивали, в первую очередь, языковые различия между своей и соседними группами, однако необязательно подразумевается, что быть румеем означает использовать румейский. Член сообщества может не владеть языком, не переставая быть румеем.
Теоретически идиом, символизирующий греческую идентичность, может незаметно измениться, однако сообщество в собственных глазах не только останется греками, но сохранит чувство прямой преемственности. Информанты настаивают на тождестве греческого (румейского) и греческого (новогреческого), приписывая последнему функции родного языка.
Очерченные выше представления о румейском языке косвенно отражаются в стратегиях сохранения и использования идиома в сообществе. Как уже отмечалось, подобные связи взаимообратимы, и языковое поведение сообщества, в свою очередь, формирует стереотипные представления о языке.
Сформировавшаяся под воздействием контактов с другими группами языковая лояльность косвенно влияет на стратегии сообщества в области сохранения или отказа от идиома. Негативные оценки идиома, принятые при сравнении с другими языковыми вариантами, могут служить причиной выбора языка. Не берусь, однако, определить причины и следствия в ситуации, когда информант не говорит с детьми на родном языке и утверждает, что не хочет учить их румейскому, потому что это бесполезный, некультурный язык. Отказ от идиома и языковой сдвиг усугубляют негативное отношение к румейскому, а на фоне взаимодействия с другими вариантами отчетливо проявляются отрицательные оценки идиома.
Знание румейского не считается в сообществе достоинством, символическим капиталом группы. Даже если не рассматривать крайние ситуации (упоминавшиеся, например, в одном из интервью телесные наказания детей за использование родного языка, что является все же исключением из правил), следует признать невысокий престиж румейского языка, который сообщество считает бесполезным. При наиболее благоприятной ситуации для сохранения идиома, как в Малом Янисоле [94], румеи воспринимают владение румейским как естественное свойство тех, кто родился и остался жить в румейском поселке. Информанты противопоставляют «родной язык» идиому, овладение которым требует специальных усилий и (или) институциональной поддержки.
Предполагается, что, уехав в город, человек прекращает использовать румейский и забывает его, тогда как молодые люди, оставшиеся в поселке, выучат идиом в общении со старшими коллегами в колхозе или на машинно-тракторной станции [95]. В интервью отмечается, что работающие в колхозе приезжие также овладевают румейским, так как это чрезвычайно простой язык.
Описание румейского языка как совокупности различающихся между собой локальных вариантов, не имеющих единой письменной и литературной нормы, служит для сообщества аргументом для отказа от диалекта в пользу русского и, в меньшей степени, новогреческого языков.
Румеи не вполне согласны с высказываемым греческими обществами положением о необходимости массового изучения новогреческого, который, возможно, станет родным языком румеев или, по крайней мере, языком общения с греками из Греции и румеев и урумов между собой. Распространение новогреческого в сообществе затрагивает лишь незначительную часть румеев. Большинство информантов
