Иногда в сопоставлении по твердости — мягкости участвует и урумский, оцениваемый как твердый, грубый по сравнению с румейским, то есть более далекий от мягкого новогреческого. Фонетические оценки идиома согласуются в интервью с общей иерархией греческости языков в Приазовье, составляющей континуум новогреческий — различные варианты румейского — урумский языки.
Носители румейского довольно часто указывают на отсутствие у румейского языка письменности и литературной нормы. Строго говоря, оба утверждения не совсем верны: и письменность, и литературный (наддиалектный) вариант существуют.
В этой книге уже не раз упоминался Г. А. Костоправ — основатель румейской литературы, писавший стихи на румейском и переводивший с русского и украинского. При создании литературного языка поэт опирался на материал малоянисольского и сартанского диалектов, активно заимствуя лексику из димотики. Произведения Костоправа и его сподвижников публиковались в 1920-1930-е гг. на страницах газеты «Коллехтивистис» (в греческой графике). Нормализаторская деятельность местных поэтов и журналистов была поддержана исследователями. Исследование Сергиевского, например, ориентировано на формирование литературной нормы на основе сартанского диалекта [Сергиевский, 1934]. Унифицируя греческие говоры, автор одновременно стремился приблизить их к димотике, в результате чего его грамматическое описание в значительной степени зависит от известных ему грамматик новогреческого языка. После ареста Костоправа (1938 г.) и закрытия газеты развитие литературного румейского приостановилось; в 1970-е гг. была создана письменность на основе кириллицы, которая используется и теперь.
На румейском создаются и публикуются художественные произведения (см.: [Балджи, 1994; Бахтарис, 1997; Патрича, 1994; Патрiча, 2001; Пирнэшу астру, 1991] и др.), однако их аудитория — преимущественно сами авторы и другие представители румейской культурной элиты. Язык поэтических произведений содержит многочисленные заимствования из новогреческого и представляет собой сплав различных румейских диалектов, что делает его непонятным для большинства простых носителей. Румейский приазовских поэтов — это язык литературы, не ставший собственно литературным вариантом идиома. В повседневной коммуникации его никто не использует. Тем не менее нельзя утверждать, что у румейского нет письменности и литературной нормы. На основе литературного варианта происходит кодификация идиома, создаются словари румейского языка.
Однако информанты противопоставляют бесписьменный румейский язык русскому и новогреческому. Русский воспринимается как язык культуры и образования. Многие представители старшего поколения гордятся знанием русского языка в объеме, достаточном для получения высшего образования, и стремятся передать эту ценность детям. За новогреческим также стоит письменная традиция, и его введение в приазовских школах может оцениваться как компенсация нелитературности самого румейского.
Почти все информанты считают, что румейский — легкий язык, которым можно быстро овладеть, и некоторые приезжие незаметно, между делом, выучивают идиом. Простота румейского языка часто мотивируется небольшим набором слов, отсутствием синонимов, бедностью средств выражения, неимением грамматики. Последнее соотносится с бесписьменностью идиома (см. выше). По мнению информантов, румейский язык пригоден только для повседневной бытовой коммуникации. Румейский, в отличие от русского,
Метаязыковые комментарии часто возникали во время записи лингвистических материалов, особенно перевода: «5
Наиболее распространенные описания румейского языка подчеркивают смешанный характер идиома. Под смешением понимается, как правило, включение в румейский иноязычной лексики — русской, татарской, урумской [92].
Информанты описывают румейский как испорченный язык, а причиной негативных изменений считают смешение различных идиомов и межэтнические браки, однако подобное объяснение необязательно присутствует в интервью. Идиом сам по себе
Смешанности идиома в интервью часто противопоставляется чистый язык: румейский описывается как нечистый вариант, тогда как новогреческий считается чистым (это представление отражается в номинации последнего — «чистый греческий», или «чистогреческий»). Однако
В интервью смешанность может интерпретироваться как индивидуальная автохарактеристика речи информанта, свойство современного румейского языка или языковой компетенции нынешних носителей идиома и как принципиальное свойство румейского языка (обычно по сравнению с новогреческим).
Носители подчеркивают, что румейский пригоден лишь в пределах поселка или Приазовья, тогда как русский язык необходим для коммуникаций с внешним миром.
С оппозицией «польза — бесполезность» сочетаются другие негативные характеристики идиома. У некоторых информантов наблюдается корреляция между оценкой румейского языка и представлением о его сходстве с новогреческим. В поселке Ялта наиболее эмоциональные негативные высказывания принадлежали информантам, считавшим новогреческий и румейский невзаимопонятными.
Примечательно, что эти высказывания принадлежат наиболее компетентным носительницам румейского в поселке Ялта, где положение идиома, как отмечалось в главе 6, неблагоприятно. Интервьюируемые достаточно свободно владеют идиомом и используют его, разговаривая между собой, однако это знание оценивается не как дополнительный ресурс, но как признак отсталости и
