выходцами африканского прибрежья только тогда принесет России всю массу возможной пользы, когда правительство твердо будет руководить устройством колонии и ее сношениями с соседями, а главное, с Абиссиниею. Только при этом условии колония получит подобающее ей государственное значение».
Баранов предлагал: «В случае Высочайшего соизволения я с особенною радостью взял бы на себя съездить под видом отпуска в казачью колонию…» и «…при некотором содействии правительства образовать Российско-Африканскую компанию».
Государь послал этот документ министру иностранных дел Николаю Карловичу Гирсу с пометкой: «Я переговорю с Вами об этом». И написал: «Я желал бы знать мнение И.А. Шестакова, который, кажется, сочувствовал Ашинову». Морской министр адмирал Шестаков, наверное, поддерживал Ашинова, но не знаем, успел ли доложить свое мнение императору — адмирал вскоре умер.
Ашинов был представлен Александру III. Победоносцев сравнивал основателя «Московской станицы» с Христофором Колумбом…
Но с французского военного корабля в феврале 1889 г. обстреляли казачий лагерь. Убитые, раненые… Казакам пришлось покинуть те места и вернуться на родину. Эти события ярко показаны в повести Юрия Давыдова «Судьба Усольцева» [79].
А о скандале, который разыгрался в Петербурге после краха авантюры, можно судить по дневнику товарища министра иностранных дел Владимира Николаевича Ламздорфа.
Кто знает, как бы отнеслись к Ашинову и Паисию в случае их успеха?
Но из-за неуспеха постарались откреститься. В Министерство иностранных дел принесли прокурорский рапорт трехлетней давности, «в котором констатируется совершение пресловутым Ашиновым ряда разбойничьих действий. В газетах тоже начинают проскальзывать сообщения о прошлом этого авантюриста, которого пытались сравнивать с Ермаком, Колумбом и т. п. и которого хотели возвести в роль пионера “русского дела”».
О Паисии стали говорить, что он неграмотен и в архимандриты был посвящен только как пылкий сторонник создания колонии и лишь по настоянию Победоносцева. А сам Победоносцев теперь ездил к государю доказывать свою непричастность к этой истории. Но стрелы в него метал даже не менее реакционный князь Мещерский. Передовая «Гражданина» была прямо направлена против Святейшего Синода. «Боже праведный, если в столице русского царства и у кормила православной ее церкви мыслимы такие случайности, которые ставят Россию в возможность столкновения с другими государствами. Вина, которую на себя приняли таинственные отправители по выбору полузверя Ашинова, безграмотного монаха Паисия» и т. д. и т. п.
Одним словом, пусть неудачник плачет.
«Таинственные отправители» названы так и не были. Да их имена никто и не собирался публично объявлять. Одесский губернатор на запрос, почему он снабдил Ашинова оружием и военными припасами, ответил: «Я думал, что правительство сочувствовало этим предприятиям; что же касается вооружения и снабжения, то оно было доставлено из Николаева морским ведомством».
Излагая все эти факты, Ламздорф сделал вывод: «Между собою мы должны признать, что это печальное происшествие явилось очень кстати, чтобы открыть Государю глаза и проучить наших псевдопатриотов, столько раз вводивших Его Величество в заблуждение».
Над замыслами, подобными ашиновскому, всласть поиздевался Салтыков-Щедрин. В его «Современной идиллии» странствующему полководцу Полкану Самсонычу Редеде «в Африке посчастливилось». Он поступал на службу то к эфиопскому царю, то к египетскому хедиву, то к зулусскому правителю. Всех африканских владык, которым Редедя служил, взяли в плен, но зато он сам «везде получил прогоны и суточные по расчету из Петербурга». Сражений Редедя не выигрывал. Но московские купцы и «петербургские патриоты-концессионеры» были от него без ума. «В особенности пленял Редедя купеческие сердца тем, что задачу России на Востоке отождествлял с теми блестящими перспективами, которые при ее осуществлении должны открыться для плисов и миткалей первейших российских фирм».
Щедрин писал об этом еще в начале 1880-х. Но у него есть уже и Редедя, и черноокий Лампопо, и, главное, он углядел тех торговцев миткалями, которые снабжали деньгами авантюристов.
Создание поселения в Джибути сорвалось, но в середине 1890-х началось быстрое сближение России с Абиссинией, правда, без создания поселений колониального типа. Абиссинии угрожало тогда итальянское вторжение. У итальянцев был удобный плацдарм: Эритрею они уже захватили. Абиссиния оказалась заинтересованной в связях с Россией. А отправленный в Аддис-Абебу с «духовной миссией» архимандрит Ефрем в своей книге «Поездка в Абиссинию» писал: «Рядом с сближением на почве религиозной для нас представилась бы возможность воспользоваться дружбой и в политических интересах. Наше отечество могло бы приобрести сильную позицию на красноморском побережье, у впадения Чермного моря в Индийский океан. И тогда мы оказались бы в силах, в случае надобности, задержать Англию на границах Индии и обеспечить нашему флоту свободное прохождение в воды Дальнего Востока».
А через три месяца в Петербург приехала абиссинская дипломатическая миссия.
В конце того же года двадцатитысячная итальянская армия вторглась в Абиссинию. Абиссинскому негусу (императору) Менелику, которого за его реформаторскую деятельность сравнили с Петром I, удалось организовать отпор и разгромить итальянцев. Однако этим не кончились опасности, нависшие над страной. Тогда, в разгар колониального раздела Африки, не только Италия, но и Великобритания не прочь были поделить Абиссинию на сферы влияния.
В марте 1896 г. Российское общество Красного Креста решило отправить в Абиссинию санитарный отряд и ассигновать для этого 100 000 рублей.
Выпустили даже необычный нагрудный знак: «Православным братьям Абиссинии. Красный Крест России. 1896».
Был укомплектован отряд во главе с генерал-майором Н.К. Шведовым. Врачи, лекарские помощники, фельдшеры, санитары и медицинские сестры. И несколько офицеров. Сестер пришлось вернуть с дороги, из Египта, после того как итальянцы отказались пропустить отряд через Эритрею и ему предстояло идти более трудным путем.
С конца мая, когда отряд достиг Харэра, там был открыт амбулаторный прием. И с июля в Аддис- Абебе стал действовать русский госпиталь.
В феврале 1898 г. в Аддис-Абебу прибыла российская императорская миссия. Ее приезд фактически означал установление постоянных дипломатических отношений. Во главе миссии был поставлен П.М. Власов. Он имел не только высокий ранг действительного статского советника, но и большой опыт дипломатической работы на Востоке — в Персии и в Иерусалиме.
Миссию сопровождал конвой — двадцать казаков под начальством подъесаула лейб-гвардии Атаманского полка П.Н. Краснова. Да, того самого Краснова. В гражданскую войну он, уже генералом, был одним из вождей Белого движения. Потом стал писателем, хотя и не отошел от политической деятельности. Пожалуй, наибольшую известность получил его роман «От двуглавого орла к красному знамени». Но первый его литературный опыт — книга «Казаки в Абиссинии», изданная еще в 1899 г.
Это было первое дипломатическое представительство России в Черной Африке.
Новая роль Южной Африки
Казалось бы, с 17 ноября 1869 г., когда Суэцкий канал открыли для судоходства, жизнь южной оконечности Африки обрекалась на забвение.
Караваны океанских кораблей уже не должны были огибать мыс Доброй Надежды и заходить в
