уши. Лёхин пожалел его и торопливо попросил Шишиков, уже с минуту таращившихся на болтающе- поющую банку:
- Ребята, сделайте что-нибудь, чтоб огоньки помолчали!
Изнутри нагло пискнули: 'А кто к нам с молчанкой войдёт, тот от молчанки помрёт!' 'Помпошки' насупились и просочились сквозь стенки в банку. И - тишина. Трое в ожидании смотрели на банку. Вскоре от неё отпочковались Шишики и солидно протопали к конфетнице, возле которой уселись, даже не глядя на хозяина. Лёхин вздохнул: что ж, 'помпошки' правы - и вытащил им по зефирине.
Елисей тем временем неспешно, но ловко приготовил хозяину чай. Лёхин взял чашку, нарезал капустный пирог от бабки Петровны и, угостив пахучим ломтем от радости посветлевшего лицом Ерошку, обратился к домовому:
- Елисей, я должен извиниться перед тобой и соседями. Неправильно я сказал, когда передавал слова Ручейников. А сказали они мне найти не человека с огнями, а существо с огоньками. Виноват. Прости меня.
Засунувший в рот полпирога, болотный дух захлопал глазками на Лёхина. А Елисей кивнул - прощаю, мол, и давай, хозяин, говори далее, некогда рассусоливать тут. Лёхин снова представил себе город, раскинувшийся по холмам, представил, что в каждом втором-третьем доме лежат люди в подобии беспросыпного сна, а треть из них ещё не найдена, и что уж с ними будет через некоторое время… Представил Камень-город, жители которого, спасаясь от змей, переехали на крыши… Он передёрнул плечами и пересказал Ерошке всё, что случилось со снами и с людьми, о том, что рассмотрели на воде Ручейники и что сказали ему про знающего о связующей нити.
- Эвон как, - задумчиво сказал Ерошка. - Ты, Лексей Григорьич, ведь не просил их гадать, да? Они просто глянули на воду - и сказали?
- Да. А что не так?
- Что… Залив-то не для Ручейников. Они тебе ближнее гаданье сказали. Счас скажу, что такое… Это когда ты глянул - и увидел. Если б Ручейники не торопились, они б глянули глубже поверхней волны и сказали тебе другое. А так…
- Значит, ты не знаешь про нить? - разочарованно спросил Лёхин.
- Я ж толкую тебе - гаданье ближнее. То и значит, что я не про нить знаю, а про того, кто мне про неё сказывал.
Теперь насупился Лёхин. Опять тянуть время - идти куда-то, искать спрашивать…
- И кто ж тебе про неё сказывал? - вместо хозяина спросил домовой.
- А подвальный ваш. Мы, помнится, у реки с ним сидели, болотные огоньки пасли, чтоб не сбежали, пока колдовскую защиту вокруг дома плетут.
- То есть… - не поверил Лёхин, -… мне только спуститься в подвал - и подвальный мне расскажет про связующую нить? Всё, что мне нужно? И про место, где она находится? А почему у реки сидели?
- Дык, дом-то ваш над рекой поставлен, - уставился на него, как на малолетнего дурачка, Ерошка. - Ну и подвальный ваш частенько там сидит, думы думает. Хорошо там, почти как моё болото старое. Только чище. А спуститься… Что ж, тама тока две тропки есть. Одну-то помню…
- Подожди. Почему ты решил, что подвальный сейчас у реки?
- А заходил я к нему, - удивился Ерошка. - И нет его. А соседние к нему домовые сказали, что он думки думать пошёл. Куда ж как не к реке? Там ведь благодать какая - тихо, пусто, волнышки плывут… Красота!.. Самое место подумать.
Лёхин и домовой переглянулись.
- Иди, оденься, Лексей Григорьич, - деловито сказал Елисей, - да фонарика не забудь. А я пока приготовлю гостинцев для Темника - прозвище такое у нашего подвального. Иди-иди, за соседей не беспокойся. Всех оповещу, что нашли уже Ерошку нашего с огоньками.
И Лёхин заторопился приготовиться к близкому походу в подвал и ещё ниже - к таинственной подземной реке. И совершенно из мыслей вылетело спросить Ерошку, про что же он рассказывал Елисею, когда Лёхин нечаянно подслушивал пришельца под дверью кухни. Про что такое страшное, что заставило его спрятаться в подъезд и напроситься в гости к человеку.
За окнами уже достаточно ясно намекало на вечер. Особенно тучи, отяжелевшие над городом, как им и положено в октябре - то ли с дождём, то ли со снегом, а может, и с тем и с другим. Пока Лёхин носился туда-сюда, одеваясь и экипируясь, он уловил бормотание Елисея, что хозяина будут ждать к ужину и попробует только хозяин опоздать… Из чего Лёхин сделал вывод: домовой уверен, что на этот раз всё обойдётся, и хозяин вовремя придёт домой.
Подвал подвалом, но на всякий случай Лёхин достал прорезиненные сапоги и ветровку. Несмотря на ворчание домового, натянул джинсы и старый джемпер, настолько вытянувшийся, что легко замаскировал на ремне меч-складенец, плотно пригнанный к животу. Когда Лёхин двигался, чехол с оружием только еле слышно шуршал, но Лёхин надеялся, что в подвальной тишине его вряд ли кто расслышит. Да и, честно говоря, какая в подвале тишина? В основном, конечно, трубы гудят водопроводные, но в подвальные окошки слышно и машины, и звуки домофона, и даже говор людской…
Уже в прихожей, когда Ерошка и Лёхин прикинули, всё ли нужное с собой взяли, Елисей смущённо сказал, подавая ключи от сарая:
- Лексей Григорьич, я, конечно, можа, и не прав. Только ведь и ты редко в сарай-то наш выходишь, вот и хочу попросить тебя…
- Говори сразу, Елисей, - подбодрил домового Лёхин. - Ты у нас хозяйственный. Что-нибудь хочешь из сарая взять?
- Да нет, наоборот, Лексей Григорьич. На балконе у нас ведро стоит с плиткой старой. Мож, захватишь? Сараюшка наша близко от входа - закинь, да и все дела.
Лёхин ботинки надеть не успел, так что быстро прошёл на балкон и вынес в прихожую ведро с плиткой, про которую он постоянно забывал, когда редко-редко (прав Елисей!), но выходил в подвал дома. Плитка эта оставалась со времён, как он облицевал подсобные помещения квартиры. Как многие рачительные хозяева, Лёхин старую, но не битую плитку выбросить не решался. Вдруг ещё на что пригодится? Большую часть он вынес в подвал, а остатки, которые уместились в обыкновенном ведре, так и дожидались отправки на балконе.
Потом-то, после похода в подвал, Лёхин суеверно думал про Елисея: то ли у него домовой такой гениальный, то ли есть у него дар предвидения, что отправил хозяина в сарай с бытовым грузом, как будто просто так Лёхин вышел, по домашним делам…
В общем, закинул Лёхин в ведро с плиткой майонезное ведёрко с болотными огоньками и открыл дверь, пропуская впереди себя Ерошку. По привычке первым делом пошёл к лифту. Но болотный дух заартачился:
- Ну, Лексей Григорьич, вот что хошь делай, но в энту сарайку ни за что не полезу.
Шишики с плеч Лёхина хихикнули, но тихонько: болотный не услышал, не обиделся. Лёхин сам улыбнулся 'сарайке', но уважил страх Ерошки перед опасным помещением. Так что с седьмого этажа они спустились пешим ходом. То есть пешим-то, конечно, Лёхин. Ерошка - сидел в ведре с плиткой, прижимая к себе майонезную банку с болотными огоньками. Судя по блаженствующей мордахе, удовольствие получал в качающемся ведре, как от качелей.
И вышли. Лёхин дверь подъездную придержал - болотный дух шмыгнул с крыльца в 'предбанник' подвала - крытый пристрой, прячущий лестницу вниз… Неожиданно Шишики шёпотом охнули и смылись в нагрудный карман хозяйской куртки. Лёхин рассеянно огляделся. Ладонь, державшая дужку ведра с тяжёлой плиткой, непроизвольно стиснула пальцы ещё сильней. В жёсткий кулак.
На дороге перед приподъездной площадкой стояла компания - в сумерках вроде бы обычных - людей. Молодых, но слегка мешковатых - грушами, от узких плеч к широченным бёдрам. Даже в темноте подступающего вечера, в свете фонарей и от окон, разглядел Лёхин поразительно красивые, будто рисованные лица. Компания стояла на дороге вольготно, будто дожидаясь кого-то из своего же числа.
При виде Лёхина один из компании зашагал к нему. Но последний шаг перед бордюром оказался мельче первоначальных. Крысюк словно наткнулся на невидимую стену. Лёхин сначала удивился, правда, его удивление мешалось с беспокойством: чего это он остановился? Но вспомнил и даже плечи расслабил. Крысюка остановила магическая защита дома. Будь этот 'вражина', как обозвал бы его Дормидонт Силыч,
