Силыч крякнул. Один Глеб Семёнович продолжал задумчиво колыхаться в воздухе, медленно качая головой, словно мысленно споря с кем-то.
- Насчёт всех привидений не знаю, - осторожно сказал Елисей, - Но, Лексей Григорьич, мир духов очень сильно не единый, как ты думаешь. Домовой - дух материального. На него стул не поставишь - да. Но есть духи стихий - потоньше нашего будут. Слыхал, наверное, про таких - воздуха да земли?.
- Элементали, - подсказал Глеб Семёнович.
- Вот-вот. Они почему называются таково? Потому как могут рассыпаться и снова собраться. Почему и смысла нет - разбираться, дух ли - нет. Нам бы поглядеть на него всем миром, а уж опосля беседу вести - что да как.
- Хорошо. Тогда начнём с самого простого. В нашем доме с утра никаких ЧП не случалось?
- Три 'скорые' были за весь день, - тихонько высказался домовой в такой же солидной жилетке, как у купцова привидения. - Давление, там, сердце шалит - люд старый. Но увозить никого не увозили, да и болезные все в полном рассудке.
- А если сейчас в какой-нибудь квартире лежит человек, как Даша, но одинокий… - начал Лёхин.
- В нашем доме бесхозных квартир нету! - перебил Елисей. - Случись что - я первый буду знать
Остальные закивали.
- Страсти-то какие!.. - дрожащим голоском сказал Касьянушка. - Ох, не дай Бог, деточек!.. Господи…
Лёхин еле заметно, но сочувственно улыбнулся: привязался бывший нищий к младенцам - в первую очередь за них испугался…
- Ладно, - снова переключился хозяин на дела. - Значит, в нашем доме соседей не обзваниваю. Это хорошо, потому как время экономит. Елисей, а есть возможность узнать о других домах?
Домовой погладил широкую бороду и, хмурясь, сказал:
- Говоришь, с утра страсти-то начались?.. Разве что послать гонцов поспрашивать? Ну да, Лексей Григорьич, мы это сами обмозгуем.
И, спрыгнув со стола, где стоял компьютер, поспешил на кухню. Обеспокоенные соседи домовые еле догнали его. Последнее, что расслышал Лёхин: соседи принялись уговаривать Елисея поднять вокруг дома защиту, чтобы ни одна нечисть не проскользнула, а уж потом оповещать другие дома о грозящей опасности.
Лёхин хотел было побежать следом, чтобы выплеснуть возмущение: и оставить соседей без собственной защиты?! Эгоисты! Но мимо с гневными воплями на ту же тему стремительно пролетели Дормидонт Силыч и Касьянушка, за ними - озадаченный, пока ещё не понявший ситуации Линь Тай и насупленный Глеб Семёнович (руки всё ещё скрещены). И Лёхин вздохнул с облегчением: ничего, если домовые упрутся на своём, привидения живо им мозги вправят. Может, и придумают что-нибудь вместе.
Пять-шесть номеров успел проверить Лёхин, придумав отличный повод всё разузнать: слушай, потерял телефонный номер такого-то; точно знаю, что у тебя есть; как дела, как здоровье, что слышно вокруг? На седьмом-восьмом в комнату сунулся Елисей, строго сказал:
- Небось, опять весь день кусочничал всухомятку? Иди-ко поужинай.
Пришлось коротко прислушаться к ощущениям и подтвердить: ого, есть-то хочется!.. Время, конечно, одиннадцатый, но… За ужином озабоченный домовой присел напротив хозяина, на подоконник.
- Вещички-то рабочие принёс - сегодня стирку затевать аль до завтрева дотерпит?
И перехватил за лохмы Шишика, который крадучись, но целеустремлённо топал к пакету с зефиром. Лёхин тоже спохватился: половину лакомства оставил на виду - остальное сунул в конфетницу, под тяжёлую крышку. Шишик было заворчал, но, отпущенный домовым, повеселел и обеими лапами запихал сладкую вкуснятину в рот. Лёхин сообразил, что за тайная мысль была у 'помпошки': быстрее слопаешь - быстрей забудут, что давали лакомство, может, ещё угостят. Глядя на счастливую мордаху, чьи щёки отчётливо подпирали глаза, Лёхин рассеянно сказал:
- Стирку-то? Хоть через месяц. Не горит. Я теперь человек свободный.
Шишик хотел кивнуть подтверждая - чуть не свалился: 'нажрамшись', равновесия не держал. Домовой прихватил 'помпошку' и, пока Лёхин не спеша доедал, постепенно вытянул из хозяина все подробности.
- Что ж, под лежачий камень и вода не течёт, - подытожил Елисей после некоторого раздумья. - Давненько тебя уговаривали, а ты всё тянул да сомневался. Вот и порешили разом на тя насесть, коли ждать уже невмоченьки твоих заготовочек. Всё ли теперь рассказал? Ничего не забыл?
- Вроде всё, - неуверенно пожал плечами Лёхин.
А Шишик развернулся к нему и принялся сверлить глазищами. Домовой, глядя на него, сообразил, что хозяин, кажется, сам того не желая, и впрямь что-то утаил. Лёхин тоже понял. Но что?
'Помпошка' осела на столе притиснутым комочком и быстро завозила лапками.
- Вот оно что! - с облегчением сказал Лёхин и вынул из кармана налобную повязку девочки. - Елисей, тебе эта повязка ничего не напоминает?
- В старину такие повязочки девицы на головах носили, - сказал Елисей.
- Это я понял. Знаю, что некоторые девицы, как Даша, увлекаются и сейчас такими. Но почему Шишик мне велел её забрать из квартиры? Что в ней такого?
Домовой тщательно ощупал вещицу, даже обнюхал её, за чем Шишик следил, раскрывши пасть. Но так же, как и хозяин, Елисей беспомощно пожал плечами.
- Нет. Не пойму, что в ней. Старинная вещь - и что?
Лёхин вздохнул и снова убрал повязку в карман. Будь голова не так забита событиями и необходимыми делами, которые требовали срочного разрешения, он бы уцепился за слова Елисея 'старинная вещь', но его ждали штук двадцать звонков да ещё интересовала пара дел…
- Елисей, соседние дома оповестили?
- Оповещаем, Лексей Григорьич, оповещаем! Привидения вон помогли-подсказали цепочку устроить: мы рассказываем домовым соседнего дома о напасти, а те передают дальше. Мы уж на три стороны передали - теперь защиту возводим.
- Молодцы - придумали. Спасибо за ужин. Пойду звонить дальше. Да, Елисей! - Лёхин остановился в дверях кухни, чувствуя себя приятно отяжелевшим. - А у нас в доме барабашка есть?
- Как не бывать? Конечно, есть.
- А… какая она?
Домовой остановился на полпути к раковине и внимательно посмотрел на хозяина.
- Тебя, Лексей Григорьич, барабашка как интересует - практически или просто любопытно?
Лёхин подумал и немного смущённо сказал:
- На всякий случай. Если я её не знаю, то как я могу практически ею интересоваться? А знал бы, так, возможно…
- Лучше не надо, - задушевно посоветовал Елисей и утопал посуду мыть.
А Лёхин вернулся в спальню, свалился в кресло и позвонил ещё паре друзей-товарищей. После того как третий не откликнулся, Лёхин уставился в тёмное окно и понял, что после сытного ужина веки держать открытыми тяжеловато. Он закрыл и обнаружил, что так думается гораздо легче. И стал думать. Про девочку Дашу, как она лежала в постели. Про её родителей, которые волновались и беспокоились. А потом как-то непринуждённо он вспомнил Аню. Она как будто к нему обернулась и такой хорошей улыбкой засияла, что Лёхин невольно улыбнулся в ответ. И они пошли по осеннему парку, вороша ногами кленовые листья, жёлтые и красные, а потом присели на скамейку, а Лёхин загодя набрал целый букет этих цветных листьев, и Аня взяла и сплела из них королевский венок и водрузила ему на голову, а один лист черенком сунула в прорезь для верхней пуговицы - вместо галстука. И лист превратился в настоящую драгоценность из-за этого… А потом провал в глухую темноту… Снова парк… Они с Аней бредут по дорожке, говорят, что неплохо бы выйти из парка, и вдруг позади крик - они оборачиваются. Люди со всех ног бегут из парка с криком, что их преследует страшная барабашка. Лёхин оборачивается - Ани нет. Ему страшно. И люди уже убежали, а из парка выдвинулось тёмное нечто. Страшное, непостижимое, оно раскрыло жуткую пасть на Лёхина, вдохнуло воздуха для жуткого вопля - и вдруг запело на много хорошо поставленных голосов бетховенскую 'К радости'…
