Разделив применение насилия (а опознать терпила не смог никого) с хищением имущества, из группового разбоя я сделал чистый грабеж, в придачу совершенный П. единолично, по поводу чего тот написал чистосердечное признание и раскаялся. Тем временем отец П. примирился с терпилой, и после суда, который был осенью, наш герой вышел на свободу с условкой, причем очень мелкой.
Но вернемся назад, к событиям того лета, которое П. провел на централе. Пока мы с Г. дрессировали чудесную «бригаду», меня стали терзать смутные сомнения. Природа их была такова, что по всему выходило что милицию вызвал кто-то из «бригады». В деталях представляя себе работу ППС, я иначе не мог объяснить феномен внезапного появления машины строго по их душу. Материалов для подозрений добавил Чека, у которого я как-то спросил, при каких обстоятельствах их первый раз приняли. То, что я услышал, было настолько прекрасно, что этот рассказ я запомнил дословно: «Иду я значит по улице. Вдруг вижу – мусора едут! Меня видят, сажают внутрь. Еду я на ППС по району, а там П. идет! Ну они почему-то остановились и его тоже приняли!». От услышанного охуели все, и очень скоро смутные сомнения терзали не только меня, так как выяснилось, что перед принятием П. Чека отходил в кусты с целью позвонить. На этом я общение и свое участие в судьбе Чеки завершил, а вот дальнейшие события до сих пор вызывают у меня мурашки по коже.
Пару дней спустя за Цирком стала собираться характерного вида молодежь. Были все: представители «основы», крупная местная бригада, просто отдельные представители разных объединений. Тем у сходняка было две:
- мелкая междоусобица между двумя бригадами, завершившаяся дракой и примирением
- замусоренность Чеки, обвиненного в стукачестве бытовом обыкновенном.
Заслушав доводы сторон, общественность пришла к выводу, что клянущийся мамой, А. Гитлером и пацанскими понятими Чека должен продемонстрировать свою невиновность, а для этого – лично найти суку и сдать ее общественности.
Будучи человеком предприимчивым, Чека обвинил в стукачестве своего же соратника, коему был должен денег. Для изобличения вины было произведено дознание: 17-тилетнего соратника увели на заброшенное кладбище и били до тех пор, пока он не сознался. После успешного завершения расследования обвиняемый был забит до полусмерти, кое-как выполз с кладбища, был доставлен в больницу и умер, не приходя в сознание. В убийстве приняло участие 6 человек, среди которых отметилась и девушка П., Оля. Преступление было раскрыто где-то через неделю после того, как П. вышел из СИЗО, и через две недели ее забрали прямо при нем – и отправили в СИЗО и далее по этапу, вот за это и еще одно убийство, про которое я обязательно как-нибудь расскажу. Из всех героев этой истории жаль мне пожалуй именно ее и ее родителей: она была виновата только в том что дура. Та самая судьба, с разговора о которой я начал этот рассказ, распорядилась так, что шестнадцатилетняя дура стала спать не с тем. Ее три пинка ничего не решили ни в одном из убийств, но пошла она вместе со всеми – организованной группой, и получила что-то около 7 лет лишения свободы. Примечательно, что если остальные члены ее группы начали сдавать друг друга еще в патрульной машине, то Олю не смог расколоть весь УБОП с их методами, включающими очень интенсивное дознание. Она так и осталась в отказе, не признав свою вину. Уже не помню, то ли она освободилась, то ли должна освободиться, но в целом похоже что те две недели с ее П. стали для этой девочки самыми яркими романтическими воспоминаниями на все последующие годы. Вот такая любовь… На П., несмотря на всю примитивность его душевной организации, ситуация, когда забрали Олю произвела сильное впечатление. Узнав о ее приговоре он сломался, стал пить, прекратил посещать комиссию по УДО, совершил еще какое-то преступление, и выбитую для него великими усилиями условку отправился сидеть реально. Таким образом лично мою работу он похерил чуть менее чем полностью.
Участь Чеки была, пожалуй, поучительной. Сей трусливо-ссученный субъект попал в СИЗО уже совершеннолетним, в отличие от всех остальных, и до такой степени преуспел в деле сотрудничества со следствием, что радостно принял на себя максимум возможного, существенно утяжелив сроки остальным. Организованную группу изобличили именно с его показаний. Сам Чека порадовал всех следующим подвигом.
Больше всего на свете он боялся кары за «ссученность», из-за которой он и пошел на убийство. Этот страх терзал его изо дня в день, из-за чего любой взгляд сокамерников превращал его жизнь в пытку. Хилый, неопрятный и с крысиной мордочкой, Чека жил чуханом, пока в один прекрасный день неведомый кавказский мужчина не отправился к параше справлять малую нужду. В этот момент демоны трусости окончательно победили в нем разум, и он цепко ухватил за хуй ссущего сокамерника с криком «Не надо меня ебать!». На тюрьме как известно за косяки хуем не наказывают, но тут был случай самодеятельного объявления педерастом, старательным и добровольным. Так и сгинул Чека в петушином углу, и не был бы достоин дальнейшего упоминания если бы не последний штрих: так как сотрудничество с администрацией он продолжил, а умнее не стал, то при неизвестных мне обстоятельствах ему отрезали язык.
***
Уже не помню, сколько точно прошло лет, но одно могу сказать точно: это было первое мое уголовное дело, с которым успешно работал и разрешил именно самостоятельно. Подобное тянется к подобному, и довольно скоро такой практики стало достаточно много. Некоторые сюжеты этой истории имели продолжение; много накопилось и историй и наблюдений о посторонних мне людях и явлениях. Кто меня знает, тот в курсе, что темой моей диссертации является «Меры безопасности в системе противодействия политическому экстремизму», а также я очень люблю криминологию.
2. Еврей посмертно
Эта история началась примерно тогда же, когда развивалась прошлая – как раз когда мой первый клиент П. украшал своей персоной следственный изолятор. Однажды мне позвонил друг С., и это был первый телефонный звонок в моей жизни такого содержания.
- Вась, у меня беда. Друга убили.
Несколько охуев, через несколько секунд разговора я понял что речь шла о нашем общем знакомом, продавце дисков в музыкальном магазине по имени Андрей. Я знал его так себе, а вот С. с ним вполне дружил. С. было по-настоящему плохо, и как-то удивительным образом в тот момент и мне показалось, что и для меня Андрей был чем-то дорог, хотя по совести говоря знакомство с покойным у меня было крайне поверхностное.
Пожалуй тут следует сказать несколько слов о С., который примет самое непосредственное участие в нашей истории. С. был около-правым субъектом моих лет, выше 190 росту и астенического телосложения. Со стороны казалось, что видом С. напоминает жердь, но сделан он был из одних сухожилий, так как уже на тот момент был КМС (а вскоре стал и МС) по альпинизму и несколько раз подтягивался на пальцах любой из рук. Дрались мы с ним неоднократно, и могу с чистой совестью сказать что противником С. был сложным и неприятным. Проблема заключалась не в длине рук и физической форме, а исключительно в полной отмороженности и похуизму С. к своей и чужой жизни, которыми он успешно компенсировал как недостатки техники так и массы. При этом в берсерка он не превращался никогда, и дрался очень сосредоточенно и хладнокровно. Познакомились мы с ним в широко известном в узких кругах месте на втором этаже гастронома на Ленина-Толмачева, не помню как обменялись контактами, а когда я позвонил С. через неделю с целью позвать на какое-то спортивное мероприятие, то трубку взяла его мама. Которая рассказала мне что С. находится в реанимации, куда попал из электички, когда в компании своего друга и девушки зацепился языками с компанией деревенских дембелей. Никто не понял как так вышло, но в итоге он первый прыгнул на весь коллектив, и с поезда поехал в реанимацию, причем со стороны оппонентов туда поехали двое, одному из которых С. помимо прочего что-то прокусил. Таких историй с участием С. и его друзей я слышал великое множество, а кое-что и наблюдал. При этом человек он очень надежный и один из немногих действительно приличных людей, с кем познакомился за этот период вокруг правых тем. Несмотря на явное сочувствие правым темам, С. всегда был где-то чуть в стороне, не принимая участия в «бригадах» и уж тем более политике, ограничив свое участие разнообразными проявлениями насилия и жестокости.
