— Что ты… Что ты… — почти с ужасом закричал Петровский, и на лбу его показался пот. — Ты шутишь, капитан. Ты большой шутник, капитан!
— Жаль, что один из его товарищей скрылся, а другого угрохали… а то они бы порассказали про эту… шваль, — заметил есаул.
— Значит, один скрылся-таки… вот хорошо, — и Васильчиков почувствовал некоторое облегчение.
Майер, склонив к его лицу свое лицо и гримасничая, плюнул на подбородок Васильчикова:
— Это вам за мордочку, капитан.
Васильчиков хотел что-то сказать, но от жажды язык плохо поворачивался во рту… Он только выдавил из себя:
— Пить.
Петровский дернулся в сторону и быстро налил из глиняного кувшина в кружку воды. Он поднес воду к потрескавшимся губам Васильчикова. Тот жадно припал к кружке.
Он сделал два глотка, и в эту минуту Майер вышиб из рук Петровского кружку.
Кружка со звоном упала на пол.
— Мерзавец, — проговорил Васильчиков.
Тогда его сапогом ударили в лицо. Васильчиков почувствовал, как кровь липкой маской закрыла лицо.
И вот тут-то Васильчиков ощутил злобную, почти звериную ненависть к есаулу, Майеру, даже к Петровскому. И, собрав все силы, последние и уходящие, крикнул торжествующе те слова, которые говорились на митингах там, в далеком голодном Петрограде.
Он крикнул:
— Белые палачи! Паразиты!
И он кричал дальше:
— Я знаю вас, мерзавцы. Я знаю вас. Вы пришли отнять молодость у нашей Республики… Вы пришли…
Бесчисленные удары посыпались на его сопротивляющееся ранней смерти тело.
И когда изумленный Петровский поднял шашку и опустил яркую сталь на голову своего друга, Васильчиков медленно с рассеченной головой пополз по полу и уткнулся окровавленным лбом в ножку стола, чтобы больше никогда уже не встать.
Капитан корпуса закончил свой последний день.
Примечания
1
«Капитан» корпуса (а иногда он назывался «генералом») выбирался кадетами из самых авторитетных воспитанников и был как бы неограниченным главой корпуса. Кроме того, выбирались из второгодников и отчаянных — «корнеты», «тоняги», «пистолеты». Остальная кадетская масса называлась «зверями»
