Выехав со двора, Гавнери набрал номер прямой линии Мардафата. Засер сразу взял трубку. «Беспокоится, старик, — ласково подумал Гавнери. — Да и кто бы на его месте не беспокоился?»
«Не волнуйтесь, Засер, — сказал он вслух. — Ситуация под контролем. Действуем, как и планировали. Если ваши головорезы все же опростоволосятся в море, то мы арестуем судно прямо в Хайфе. Разрешение у меня в кармане.»
Мардафат обиженно цыкнул зубом.
«Почему это мои ребята должны опростоволоситься? Старая гвардия, проверенные бойцы, еще с Бейрута. Я ручаюсь за них, как за самого себя.»
«Гм… — с сомнением хмыкнул Гавнери. — Старая, говорите? Это-то меня и беспокоит. Я бы, честно говоря, предпочел более свежие кадры.»
«Свежие, они и стоят дороже, — сварливо отрезал Председатель. — А денег нету. Ваш Гейлин меня уже полгода одними обещаниями кормит. Да и вы, дорогой мой, еще не перевели пацифистские взносы за прошлый месяц…»
«Ладно, — примирительно сказал Гавнери, игнорируя упрек. — Вам виднее. Ваши люди, не мои. Из Бейрута, так из Бейрута. В конце концов, много бегать там не придется.»
«На что вы намекаете? — тихо спросил Мардафат и угрожающе пришлепнул губами. — Мои бойцы еще ни от кого не бегали.»
«Конечно, конечно… — торопливо поправился Гавнери. — Как вы могли подумать? Я имел в виду: не придется много бегать за командой. Корабль, в море… небольшая перестрелка, и концы в воду…»
Он помолчал и добавил:
«Ну а если все-таки случится фадиха, тут уже мы подстрахуем, в Хайфе.»
«Не случится!» — раздраженно отрезал Председатель и, не прощаясь, разъединился.
Гавнери вздохнул. Тяжело приходится старику, ох тяжело… осада, слежка… поставки продовольствия нерегулярны: пока доставят к нему через все блокпосты кусок очередного шахида или просто убитого подростка — уже, глядишь, и выпить там нечего, свернулось. Вот и приходиться давиться чуть теплыми внутренностями на старости лет. Это с такими-то заслугами! Надо бы снова привести к нему какую-нибудь активисточку пожирнее. Хотя арабскую кровь Мардафат любит заметно больше. Интересно, почему?.. Ах… неужели расизм?.. Нет-нет, глупости! — Гавнери решительно отогнал от себя еретическую мысль. — Подобного рода подозрения в отношение столь выдающегося борца за мир и лауреата Нобелевской премии представлялись совершенно неуместными.
Часть 7
«Вот так всегда… — жалобно проныл Параллелепипед. — Разок оступишься, а потом всю жизнь расплачиваешься. Это что, по-твоему, справедливо? Ну дай глотнуть, Котофеич, не будь гадом!»
«Не могу, друг, извини… — отвечал безжалостный Котофеич, щелкая язычком запотевшей пивной банки. — Человек за все должен платить сам.»
Он запрокинул голову, на неподвижном кадыке влил прямо в душу прохладную пенистую струю, тряханул банку на предмет последних капель и наконец швырнул ее, бесполезную, за борт, в пенистую струю кильватера. Параллелепипед сглотнул и облизнулся. После гамбургского конфуза, когда бедняга пролежал в полном отрубе без малого двое суток и пропустил несколько вахт, капитан посадил его на бессрочный сухой закон. До Марселя Параллелепипед послушно терпел, отрабатывая штрафные вахты и уныло вздыхая в ответ на издевательские замечания товарищей. Но в самом Марселе, когда ему, единственному из всей команды, запретили сойти на берег, и после, когда выяснилось, что безусловный запрет на спиртное все еще в силе, неизвестно на сколько дней и даже более того — неизвестно, не навсегда ли, проштрафившийся механик принялся взывать к справедливости, сначала робко, а затем все громче и громче.
«Что ж мне, так теперь и засохнуть?» — горько спросил он приветливое голубое небо Средиземноморья. Небо ласково улыбнулось в ответ и легким ветерком погладило дурака по круглой небритой щеке. Можно ли переживать по выпивке при такой погоде? А погода и впрямь стояла чудесная: ясная, тихая, с еле заметной попутной волной и бесплатным дельфиньим цирком по правому, африканскому борту. Ночью они обогнули Сардинию и теперь шли Сицилийским проливом, приближаясь к Пелагийским островам.
«А не надо было нажираться, — назидательно произнес Котофеич, открывая вторую банку. — О товарищах ты подумал? Петька-маслопуп за тебя, алкаша, три лишних вахты отстоял.»
«Так я ж отдал! Еще и с процентами!»
«Отдал… — передразнил Котофеич и звучно отхлебнул, после чего сглотнули оба: он — пиво, а несчастный Параллелепипед — слюну. — Отдал… А вера в дружбу? В товарищество? В отношения между людьми? Этого, брат, не вернешь.»
Он отхлебнул снова, еще громче. Глаза у Параллелепипеда сузились.
«Сволочь ты, Котофеич, — сказал он, смахивая злую слезу. — И садист. Ты, небось, при Советах замполитом ходил. Слыхал я о таких, как ты… ребята рассказывали…»
Котофеич напрягся и дернул щекой.
«Ладно, Паря, не бери в голову… — он воровато оглянулся и протянул механику початую банку. — На-ка, пока никто не видит. Мне-то что, сам понимаешь… по мне — хоть залейся. Просто с „папой“ ссориться не с руки. Он ведь как сказал: замечу, что кто-нибудь дает Параллелепипеду хотя бы глоточек — спишу нахрен обоих… Или не помнишь?»
Параллелепипед молчал, расплывшись в блаженной улыбке. Он сидел на палубе, прислонясь спиною к фальшборту и, закрыв глаза, прислушивался к драгоценным ощущениям.
«На, зажуй, — Котофеич бросил ему жевательную резинку. — Не ровен час, учует…»
Облокотившись о планшир, он посмотрел в сияющий простор, расчерченный сварливыми вертикалями птичьих криков.
«А яхта-то за нами так и идет. Как привязанная. С самого, почитай, Марселя.»
«Ну и пусть идет… — ублаготворенно пробормотал Параллелепипед. — Тебе-то что? Может, людям скучно в одиночку.»
«Ага. Скучно. Их там двое, мужик с бабой. Я сегодня все утро их в бинокль изучал. Загорает, сучка, в чем мать родила. Думал, может, перепихиваться начнут… нет, не стали…»
Параллелепипед открыл глаза.
«Эх, Котофеич… нет, чтоб меня позвать… Друг, называется… А то давай сейчас посмотрим, а? Вдруг она опять загорает? Тащи бинокль!»
«Вот еще, — степенно сказал Котофеич. — Тебе надо, ты и тащи.»
«И притащу, что ты думаешь…» — механик загрохотал вниз по трапу.
Котофеич зевнул. До вахты было еще далеко. Пойти, что ли, поспать?.. Со стороны Туниса нарисовался маленький гидросамолет, сделал круг, другой, покачал крыльями, как бы пробуя на прочность исполосованный чайками воздух, да и улетел восвояси. Зачем прилетал? Или сказать чего хотел? Механик не возвращался. Не иначе, еще кого-то на пиво раскрутил… а, может, наоборот, сидит с биноклем где- нибудь на мачте. Бедняга… до Светки-то он так и не добрался, а в Марселе «папа» на берег не пустил. Котофеич снова зевнул. Спускаться в каюту не хотелось; он привалился спиною к теплому фальшборту и задремал, сладко и неглубоко.
Его разбудил вернувшийся самолет. Солнце уже стояло прямо за кормой, поглядывая на ленивое море, как будто примериваясь, стоит ли нырнуть прямо сейчас или все-таки лучше подождать до наступления сумерек. Котофеич снова зевнул — на этот раз в порядке освежающей гимнастики и приподнялся над фальшбортом. Яхта по-прежнему висела у них на хвосте, не далее мили. Но теперь она была уже не одна. Справа по борту, с тунисского траверса, к «Эль-Таалене» приближался быстроходный катер военного типа. Котофеич напрягся, пытаясь рассмотреть флаг. Вроде что-то черно-красно-зеленое… арабы?.. не арабы? Самолет тем временем продолжал кружить над контейнеровозом, как надоедливая муха. Задрав голову, Котофеич рассмотрел черно-белую клетчатую кафию под рыбьими пилотскими очками. И,
