тоном и передал ему ту самую «декларацию», на которой уже виднелось несколько печатей, сделанных кровью. — Давай побыстрее! Надо всё закончить, пока шеф не вернулся.
Значит, Сасима всё же настоял на своём…
Разгорячённый хмелем, Отака надрезал лезвием подушечку мизинца на левой руке и поставил печать кровью. То ли оттого, что всё оказалось легче, чем он ожидал, то ли от выпитого саке, при виде крови никакой анемии на сей раз у него не случилось.
Однако до конца примириться с ситуацией Отака всё же не мог. Он гадал, какая физиономия будет у Итимуры, когда он вернётся из туалета и узнает, что за эти несколько минут «декларацию», которую он велел отставить, вновь пустили по кругу и все принесли клятву на крови. Состроит недовольную гримасу? Ведь на него иногда находит — так может вскипеть, что только держись…
— Вы что, не понимаете, что я сейчас испытываю?! — будто наяву, послышался ему голос Итимуры.
В действительности всё оказалось как раз наоборот. Похоже было, что именно он, Отака, и не разобрался в подоплёке поведения Итимуры.
Когда тот вернулся на место и ему показали лежавшую на столе «декларацию» с кровавыми печатями, из глаз управляющего полились крупные слёзы.
— Как же я счастлив! Никогда в жизни не испытывал такой радости. Спасибо! Спасибо! — твердил он. — Это вы ради меня-то…
Несколько человек из собравшихся тоже заплакали за компанию.
Что и говорить, момент был волнующий. Но почему-то на сей раз Отака не испытывал никаких эмоций. Более того, захлестнувшее его недавно чувство единства с окружающими неожиданно испарилось. Он вдруг понял, что их ничего не связывает, и совершенно охладел к этим людям.
За головой Итимуры, сидящего к нему в профиль, Отака видел лоснящуюся рожу Сасимы, который демонстрировал шефу свою «декларацию». По этой мясистой ряшке с заплывшими жиром щеками было видно, что её обладатель вполне трезв.
«Ну вот, значит, записался в партию Итимуры, теперь он меня будет использовать», — уныло думал про себя Отака.
Эта мысль не давала ему покоя. Одного за другим он обвёл взглядом всех присутствующих. Ни у кого не видно было на лице ни смущения, ни бледности.
«Слишком много думаю — вот и надумал лишнее. Всё мудрю чего-то…» — размышлял Отака.
В комнате между тем снова воцарилась атмосфера весёлой, хмельной пирушки. Один за другим все подходили к Итимуре налить ему стопку[15].
Отака тоже поднялся с чаркой в руке.
4
Наутро Отака, мучась с похмелья, как всегда, выкладывал товар в своей секции, когда к нему с широкой приветливой улыбкой подошёл Кодзима:
— Доброе утро.
— Доброе утро, — откликнулся Отака, а домохозяйки, взятые почасовиками, поддержали его приветливыми голосками.
Они все только и толковали о том, какой Кодзима способный, как он к ним внимателен и как хорошо их понимает. Сначала Отака обозлился на баб, которые, будто сговорившись, талдычили одно и то же, а потом перенёс своё раздражение на самого Кодзиму.
— Ну-с, господин Отака, будем ставить эксперимент, о котором я вчера говорил. Вы уж посодействуйте, — обратился к нему Кодзима.
— Что? Эксперимент?
— Вы что же, забыли? Ну, эксперимент с наклейками «Выгодная покупка».
— A-а, припоминаю, — сказал Отака с болезненной гримасой.
Ему и без того было тошно. Проснувшись утром, он мучился угрызениями совести, что в такой ответственный день, когда ему предстоит свидание с Ёсико Мисаки, голова раскалывается с похмелья. Где уж там было помнить об эксперименте с наклейками «Выгодная покупка», который предложил вчера Кодзима!
— Я хочу использовать для эксперимента помидоры и перец. Вы не против?
— Да пожалуйста, делайте что хотите! — промямлил Отака.
— Спасибо, — радостно поблагодарил Кодзима. — Значит, когда мы наклеим ярлыки «Выгодная покупка», цена будет снижена. Но вы не беспокойтесь, мы эту разницу потом посчитаем и спишем. Я уже предупредил нашего менеджера по реализации.
— Ясно, — пробормотал Отака, не поднимая лица, в котором не было ни кровинки.
Его ужасно мутило, а голова болела пуще прежнего.
Первые результаты эксперимента с наклейками Отака заметил уже после обеда. Помидоры, выбранные как подопытный материал, продавались по две штуки в упаковке. Кодзима взял из сотни упаковок на прилавке пяток тех, что лежали сверху, и наклеил на них свои ярлыки. Цену снизили на двадцать иен. Упаковка стоила где-то около ста пятидесяти иен в зависимости от веса, так что уценка была порядочная, больше чем на десять процентов.
Поскольку мучившее его с утра похмелье почти прошло, Отака решил исподволь взглянуть, куда Кодзима наклеил свои ярлыки, для чего взял огурцы и сделал вид, будто выкладывает их на соседнем прилавке, поглядывая при этом на помидоры. Кодзима как ни в чём не бывало тем временем наблюдал за прилавком с перцем.
В упаковке из двух помидоров один был незрелый, с зелёным боком. В другой упаковке оба помидора были одинаковой зрелости, но у одного весь бок в каких-то чёрных вмятинках. Хотя овощи были свежие и, видимо, недурны на вкус, покупатели их обходили стороной из-за внешних дефектов. В третьей упаковке с наклейкой один помидор был намного меньше другого.
Когда спустя минут тридцать Отака снова подошёл к помидорному прилавку, четыре упаковки с наклейками из пяти уже исчезли в корзинах покупателей. Осталась только одна — та, в которой был зелёный помидор.
— На эту придётся ещё цену скинуть, иначе не продать, — заметил у него из-за плеча неизвестно откуда взявшийся Кодзима.
Смутившись, Отака уже хотел было поспешно ретироваться, но сделать этого не смог и только мрачно усмехнулся в ответ. Он решил, что не стоит баловать Кодзиму, проявляя излишний интерес к его эксперименту.
— Вот, — заметил Кодзима, — не нравится им, что к такому красному, спелому помидору положили в пару зеленоватый. И что же? Конечно, пока тот зелёный дозреет по-настоящему, его и не продашь. Но тут ведь получается, что и спелый помидор у нас идёт по цене неспелого, то есть они как бы подравниваются, правильно?
— Ну вряд ли так можно сказать, — возразил Отака просто из чувства протеста. Немного подумав и рассудив логически, он добавил: — Многие покупатели всё-таки желают купить зрелый помидор, а не какой-то ещё…
— Ну ладно, — кивнул Кодзима, — допустим, спелый помидор можно съесть сегодня. А другой завтра. Вот и всё.
— Может, и так, — сказал Отака, отметив про себя, что логика здесь явно хромает. Уже хотя бы потому, что помидор дозреет до съедобного состояния дня через три-четыре, не меньше. Трудно было предположить, чтобы покупатели разбирали уценённые упаковки с намерением съесть один помидор сегодня, а другой через три или четыре дня.
