Настоящая фантастика – 2012 (сборник)

Задерживает его на Бобе.

Лозинский чувствует, что еще немного – и он, мытый в семи щелоках спецкор, самым постыдным образом напустит в штаны. Тем более что в лапище у мужика зажато какое-то оружие. На первый взгляд – пистолет. Допотопный, чуть ли не пороховой. Но догу хватило. «Восемьдесят девять процентов вероятности летального исхода, – стучит в ушах. – И продолжает расти…»

Видимо, обладатель 99 стигм тоже осознает наличие в своей руке пистолета. Несколько мгновений смотрит на оружие, будто видит его в первый раз. Потом с нечленораздельным ревом отчаянно швыряет в кусты и вновь поворачивается к журналистам.

– Что, оглохли? Валите, говорю! Вы двое – в первую очередь…

А потом разворачивается и медленно, чуть подволакивая левую ногу, бредет к выходу. Благоразумные Кац и Виллис шустро устремляются в противоположную сторону. Каждый из них нет-нет, а оборачивается, кинув на Боба сочувствующий и, тем не менее, наполненный жгучей профессиональной завистью взгляд.

Странно, но, несмотря на эту зависть, в тот момент Лозинский отнюдь не чувствует себя звездой или везунчиком. «Проклятый Жорж!» – тоскливо думает он, стоя над трупом застреленной собаки. Потом неимоверным усилием берет себя в руки и устремляется вслед за мужиком.

Они проходят молча где-то квартал. Наконец, обладатель 99 стигм оборачивается.

– Тебе больше заняться нечем, да? – тоскливо спрашивает он Боба. Тот неопределенно пожимает плечами и улыбается.

– Ладно… По крайней мере, в отличие от тех двоих, ты языком еще пользоваться не разучился. Найдется двадцатка?

Боб отчаянно кивает.

– Тогда пошли. Тут недалеко.

В баре грязно, душно и отвратительно пахнет. Несмотря на ранний час, посетителей уже достаточно. По их внешнему виду Лозинский заключает, что иные начали свой «марафон» еще с прошлой ночи.

Получив бутылку дешевого виски и пачку сигарет, его спутник падает за столик. Боб устраивается напротив. Следующие полчаса здоровяк молча пьет стакан за стаканом – залпом, как воду, закусывая лишь сигаретным дымом. И когда он вдруг начинает говорить, Лозинский успевает включить камеру в самый последний момент. Причем, даже не подумав о последствиях, лучший спецкор шефа Вуковича не пишет – он вещает в прямом эфире, по резервному сетевому каналу.

* * *

Гатлинг: По-хорошему, вышибить мозги нужно было или мамашке, или хозяину дога. Оба, дебилы проклятые, могли бы сообразить, что добром это не кончится. Когда ошейник замкнуло, пес был уже на грани амока. У тебя бы этот сопляк перед мордой битых полчаса веткой поразмахивал, да еще тарахтя по решетке парка… Да и все остальные не лучше. Стояли, осуждающе головенками качали, но ни один и слова не сказал. Как же, сделаешь замечание чужому ребенку – в СК пожалуются. Нарушение прав! Хорошего пса из-за них угробил. Ненавижу! (глубоко затягивается сигаретой).

Лозинский: Но как вы поняли…

Г.: Спинным мозгом. Как убийца – убийцу (мрачно хмыкает). Ты мой профайл считал? Можешь не отвечать, и без того знаю. Я – бывший солдат… Вру. Просто – солдат. Не бывает бывших, парень. Особенно среди нас, ветеранов последней войны человечества. Слыхал про операцию «Окончательное замирение»? А кто не слыхал? Только вот мало кто знает, каково это: сегодня – герой и опора нации, а завтра – на помойку шагом арш! Потому что армии – нет. Вообще. Конечно, раз нет врагов – нет и армии. Упразднена за ненадобностью. Все на перепрофилактику. В пожарные, спасатели… человекоохре… охранители.

Л.: Но ведь у кого-то все же получилось…

Г.: Точняк. Двоих знаю. С Ваней Ли как раз вчера говорили. Только-только четвертый курс психореабилитации закончил. Какой сержант был, а сейчас… (вздыхает и надолго замолкает. Догоревшая сигарета обжигает ему пальцы. Тушит ее в пепельнице и тут же прикуривает новую). Нет, я тоже пытался – в охренители. Два месяца выдержал. Потом сорвался и отделал одного паразита так, что… В общем, выперли меня, не посмотрели на ветеранские льготы. И с тех пор ни одной приличной работы уже не предлагали. У меня ведь к тому моменту уже под шесть десятков «медалек» накопилось…

Л.: За что?

Г.: За разное. Нет, ты не подумай чего такого, я невинную овцу из себя не строю. Всякое бывало, особенно по молодости. Я и (усмехается) в армию-то подался в качестве альтернативы, за списание кое-каких грешков. Ведь уже тогда в ней приличного человека можно было с фонарями искать…

Л.: И вот теперь у вас 99 стигм. Еще одна – и принудительная коррекция личности. Не страшно?

Г.: Страшно? Да что ты вообще о страхе знаешь? (Срывается на крик.) Все вы? Когда от тебя на улице люди шарахаются, как от чумного – страшно! Когда на работу не берут, даже утилизатором – страшно! Когда живешь по ночлежкам с разным отребьем, питаешься дрянью, на которую только и хватает в обрез нищенского пособия, когда засыпаешь и просыпаешься с одной только мыслью: никому ты на… не нужен в этой жизни, и в первую очередь – тем чистеньким, ради которых ты… (стискивает виски и некоторое время молчит. Вновь начинает говорить нормальным, даже бесстрастным голосом). А больше всего страшно – что сломаешься, не выдержишь, руки на себя наложишь, как многие из наших. Я ведь зачем, думаешь, сегодня в тот парк пришел с фамильным «миротворцем» в кармане? Собак пострелять? Дудки! Последний патрон – он потому так и называется. Его для себя берегут. А сейчас думаю – может, оно и к лучшему? Неправильно это. Будто в плен сдаешься. Уж лучше электрический стул, или что там у вас теперь вместо него, ты сказал? Принудительная коррекция? А и пусть. Только собаку жалко…

Л.: (в смятении) Но ваш сегодняшний поступок… Он доказывает…

Г.: (перебивает)…что я, даже такой, по-прежнему кое- чего стою. И что только мне одному, среди сотни граждан самого счастливого в истории человечества общества, действительно было не наплевать на то, порвет кобель глупого мальчишку или нет… Ладно, Боб, давай заканчивать. Устал я… Да и один хрен, это интервью цензурщики не пропустят…

Л.: Мы в он-лайн.

Г.: Да ну? Тем лучше. Глядишь, хоть парочка гадов, которым предназначены мои последние слова, их таки услышат. Вот ты как считаешь: то, что я сегодня псину застрелил, потянет на статью «жестокое обращение с животными»? Угу, я так и думал. (Пристально смотрит в камеру и ровным, лишенным эмоций голосом, от которого мороз идет по коже, спрашивает:) Эй вы, говнюки! Ну и где моя долбаная сотая медаль?..

* * *

Поздно ночью, ворочаясь без сна, Боб осторожно потряс жену за теплое плечо:

– Грейси! Милая, ты спишь?..

– Ммм?..

– Слушай… А твой кузен Макс, который юрист… Он сейчас в городе?

Дрема слетела с женщины, как отброшенное ею одеяло.

– Борис Лозинский! – отчаянно зашептала она, приподнимаясь на локте. – В какое дерьмо ты вляпался на этот раз?!

– Да нет… Понимаешь, мне очень нужно знать, случались ли уже прецеденты, когда один гражданин добровольно принимал на себя стигму, предназначенную другому?..