В Оренбурге – как в Сочи, много кошек на улицах, очень милых. Самая милая – в моём дворе на Полигонной. И как в Судаке, много дворняжек, совершенно безобидных. Некоторые подходят и смотрят в глаза. Многие спят, свернувшись калачиком. Прямо на тротуаре, под ногами у прохожих. И никто их не тревожит.
Спокойный, неторопливый, совершенно не агрессивный город. Не слышно ругани на улицах. Много приятных лиц. Много лиц азиатских, но никто не реагирует на них как на террористов. Часто слышна нерусская речь – видимо, татарская, или башкирская. Город на рубеже двух частей света.
Молодёжь, и ребята и девушки, все обращают внимание на Ксюшину ковбойскую шляпу.
– Ой, я уже не могу! – стонет она. – Почему они все ТАК смотрят?
Но всё равно ходит в шляпе.
Заходили в тир. Ксюша постреляла, восхитив хозяина тира своей меткостью и… своей шляпой!
Зашли в Центральную детскую библиотеку и подарили свои книги: папиного «Червячка Игнатия», моих «Голубков в небе», «Сто улыбок», «Карантин» и «Не прощаюсь с тобой». Библиотекарши очень удивились. Благодарили нас.
Проходили мимо Адресного бюро.
– Ну, как, зайдём? – спросила Ксюша.
Постояли напротив двери…
И – не зашли.
– Конечно, я хотела бы узнать Мишкин адрес. Я написала бы ему письмо… Это лучше, чем заваливаться ни с того ни с его в гости. А в письме – только одно слово: СПАСИБО.
– И всё? Одно-единственное слово?
– А ещё лучше – написать книгу. И послать ему. Пусть читает…
– Значит, адрес надо узнать?
– Потом, Ксюнечка, потом. Я напишу из Москвы в это адресное бюро. Когда книга будет написана…
Вновь отправились к моему дому на проспект братьев Коростелёвых.
Ещё поснимали дом, при другом освещении: тогда были сумерки, а теперь – солнышко. Поснимали улицу и двор, и не просыхающую лужу во дворе, и ещё раз наш милый балкон, парящий над двором, и окно Мишкиной комнаты, и одинокий куст жёлтой акации…
А потом засекли время – и отправились на Сакмару!
…Мы шли мимо дома дяди Ромы Вассермана, шли мимо завода «Гидропресс», который когда-то строили дядя Рома и Фёдор. Мимо сквера у завода «Гидропресс» – здесь мы когда-то собирали с мамой кленовые листья… И пока я фотографировала все его милые аллейки, Ксюша впала в детство – каталась на карусели, отталкиваясь о землю ногами. Карусель была необычная – старинная, деревянная, с красивой деревянной резьбой. Её мы тоже сфотографировали.
И пошли дальше… Мимо старинных двухэтажных домиков, у каждого – маленький скверик… помню, помню, как мы спасались здесь от немилосердного солнца!
А дальше пошли заводы, заводы… заборы, узкоколейки… грязь, лужи… И всё это было таким родным, что мне хотелось обняться даже с вывеской «Шпалопропиточного завода»!
До моста шли двадцать минут. И я замерла, ошеломлённая… На том берегу, как и полсотни лет назад, СТОЯЛ ЛЕС!!! Не микрорайон сереньких девятиэтажек, – а ТОТ САМЫЙ ЛЕС…
Живой, не пропавший с лица земли, не вырубленный, не зачахший… Живой лес моего детства!…
– А ты говорила, идти сорок минут, – сказала Ксюша.
– Во-первых, мы ещё не дошли. Надо ведь ещё перейти мост. И пройти по лесу. А во-вторых, мы же были маленькие дети, у нас была другая скорость.
– У нас из-за твоего фотографирования скорость тоже не очень велика.
– Ну, да, – засмеялась я и вытащила фотоаппарат. И стала снимать панно, на котором было написано: «Оренбург 1743 год Северный округ». Забавно: в Москве мы тоже живём в Северном округе.
И тут же к нам подошёл молодой автоматчик, охраняющий мост, и строго спросил: кто мы, откуда, и что тут делаем? Мои объяснения его успокоили. И он вежливо объяснил мне, как лучше пройти к Сакмаре.
Мы потопали через мост. Это – уже новый мост. А параллельно ему – идёт старый мост. Полуразрушенный… Тот самый! С красивыми, осыпающимися перилами… По которому мы когда-то и переходили на другой берег…
С моста мы спустились по узкой, крутой, со стёртыми ступенями, лестнице… И оказались в густом лесу! В тени двух мостов… Среди тёмных луж, золотой листвы и тишины… И медленно, медленно пошли к реке… Сквозь задумчивый, сумеречный лес… Родной лес… Не забытый лес…
И вышли на берег. Он был высокий и пологий. Это была мягкая, задумчивая гора, поросшая лесом. А там, внизу, текла река…
Бурная и широкая (в моей памяти) Сакмара текла по-осеннему тихо, и была в два раза уже, чем пятьдесят лет назад. Но, может, это просто осень… Осенью все реки мелеют – после жаркого, сухого лета. Но Ксюшина реакция была противоположна моей:
– Какая широкая река!… – воскликнула она удивлённо. – А какое течение быстрое!… Прямо видно, как она течёт, бежит!…
А какие дивные берега!… Какая вдумчивая тишина… И – ни души вокруг. Мы одни в этом тихом, осеннем, акварельном мире… Пошёл дождик… Стало ещё акварельнее, ещё задумчивее…
И мы пошли к ней – к моей реке – с этого холма. И я поняла, что мы идём не по берегу, а по дну реки – по чудному песочку, по дивным разноцветным камушкам… Их тут такая россыпь!…
И я поздоровалась с моей рекой, окунув руку в её течение. А вода в Сакмаре – как лёд!
Противоположный берег – крут и обрывист, как и пятьдесят лет назад.
– Видишь, Ксюша, какой тот берег? Как будто срезанный ножом. Совершенно отвесный. Поэтому мы всегда ходили только на этот берег.
– Послушай, а родители так и не узнали, что вы сюда ходили?
– Так и не узнали…
– Значит, мама твоя считает, что ты на Сакмаре никогда не была? Ни разу в жизни?!
– Угу.
