маме.
В телефоне послышался неровный детский голос:
— Привет, мама.
Ли расплакалась. Она с трудом выговаривала слова:
— Привет, куколка. Ты там приглядываешь за Паркером и папой?
— Да, мамочка. А ты позаботишься о Патрике?
Звук собственного сердцебиения отдался в ее ушах.
От удивления капитан поднял брови. Выражение его лица посуровело.
— Золотце, маме надо идти. Я люблю тебя.
Закончив звонок, Ли Нельсон со страхом сказала:
— Я возила его к себе домой, познакомила с семьей. Он привязался к моей маленькой дочери.
Ничего не ответив, Джей Звава сунул мобильный телефон обратно в карман и пошел вверх по деревянным ступеням. За ним закрылась дверь.
Ли Нельсон отползла в угол подвала. Ее стошнило.
Бэттери-парк
Эрнест Лозано вошел в подъезд многоэтажного жилого дома вслед за Шеридан Эрнстмайер. Пистолеты они держали в руках, в полной боевой готовности. В небольшом, выложенном мраморной плиткой вестибюле царила тьма, которую не рассеивала даже желтая лампочка резервного освещения, мигающая на потолке.
Возле стен ползли тени. Кто-то зашелся в кашле. Из квартиры на первом этаже донеслись приглушенные крики. В помещении витало зловоние смерти.
Лозано утратил свое хваленое хладнокровие.
— Все это фигня, — заявил он. — Де Борн инфицирован и умрет, возможно, раньше, чем мы сможем выбраться отсюда.
— Помолчи, — посоветовала женщина-убийца, ища выход на лестницу.
Под действием амфетамина ее сердечно-сосудистая система бушевала от избытка адреналина в крови.
— Сюда, — крикнула Шеридан и дернула дверь пожарного хода. Оттуда выпрыгнула кошка и промчалась мимо них куда-то в темноту.
— Этаж? — спросила Шеридан.
— Что? — не понял Лозано.
— На каком этаже живет жена Шеперда?
— Шеридан! Это глупо.
Повернувшись к Лозано, женщина наставила дуло своего девятимиллиметрового пистолета ему в лицо.
— Де Борн выживет, — сказала она. — Он выберется отсюда живой. А ты?
— Ты рехнулась?
— Ты всегда считал меня сумасшедшей стервой… Или я не права, Эрни? Давай проверим, у кого из нас жиже кровь?
Глаза, смотревшие на Лозано через стекло ребризера, горели маниакальным огнем.
— Давай лучше отыщем жену Шеперда и уберемся отсюда подобру-поздорову.
Указательным пальцем свободной руки Шеридан уперлась мужчине в грудь.
— Правильно. Я и не сомневалась, что ты так мне ответишь.
Отступив назад, она развернулась и зашагала вверх по цементным ступенькам лестницы.
Трибека, Нью-Йорк
В смерти маленького ребенка нет ничего естественного. Дети не должны умирать раньше своих родителей. Когда такое случается, ничем не сдерживаемое горе и душевная боль обрушиваются на родителей. Страшная пустота отныне довлеет над их жизнью, что в конце концов приводит даже к самоуничтожению.
Дэвид Кантор бывал на войне, точнее говоря, его пять раз посылали на войну, на две войны, если уж быть точным. Он оперировал детей, у которых оторвало конечности. Он держал безжизненные тельца на своих руках. За все эти годы Дэвид так и не смог привыкнуть к детским страданиям, впрочем, прежде он бывал свидетелем чудовищных событий. Каждый образ полосовал его сердце ножом, но понимание того, что ему во что бы то ни стало надо найти дочь, мешало Дэвиду Кантору дать волю своим чувствам.
Он переходил из класса в класс. Луч его фонарика высвечивал ужасную жатву «Косы». Заболев, маленькие дети сползались вместе на полу, словно новорожденные щенки. Казалось, они хотели согреться перед смертью…
Снежинки в пятнах крови…
Дэвид услышал приглушенный стон. Идя на звук, он быстро пересек коридор и вошел в библиотеку. Посветив во все стороны фонариком, врач увидел директора школы. Тот лежал на ковровом покрытии, подложив под голову том энциклопедии. Родни Миллер открыл глаза. Каждый вдох давался ему с трудом. Изо рта потекла струйка крови.
— Миллер! Это Дэвид Кантор.
— Кантор?
— Отец Гави. Где она? Где старшие дети?
Директор старался заговорить, но не мог… Наконец он вымолвил:
— Спорт…
Чайнатаун
Сильный ветер гулял над Ист-Ривер, поднимая высокие волны и закручивая нависшие над городом грязно-коричневые облака в неистовом небесном водовороте. Внизу, под ядовитыми облаками двуокиси углерода и химических соединений, выжившие собирались на крышах домов. Каждый прямоугольник заасфальтированной плоской крыши превратился в лагерь беженцев, оставивших квартиры умирающим, а улицы — мертвым.
Панкай Пател выжимал все возможное из серого автофургона «фольксваген», пока они мчались на юго-запад по улице Генри. Старая неуклюжая жестянка с пятью скоростями сбивала на своем пути навесы и все, что стояло или лежало на узких тротуарчиках. «Фольксваген» проехал под остатками Манхэттенского моста, свернул направо на улицу Кэтрин, проехал два квартала и затормозил.
Идущая с севера на юг улица Бауэри была буквально забита легковыми автомобилями, автобусами и грузовиками. Транспорт, насколько было видно, стоял на каждом свободном квадратном футе асфальта, в том числе и на пешеходных тротуарах. Большинство людей, попавших в автомобильную пробку на улице Бауэри, давно покинули свои машины в поисках пищи и туалета. Те же, кто упорно продолжал сидеть в салонах своих автомобилей, пережил ночь пандемии, но теперь оказался отрезанным от мира на своем крошечном островке безопасности.
Силуэт Чайнатауна с его краснокирпичными зданиями и шаткими пожарными лестницами вырисовывался над запруженной автомобилями улицей Бауэри подобно средневековому замку.
Панкай повернулся к своим товарищам.
— У нас остается две возможности: или оставаться здесь и умереть, или попытаться пешком пройти по Чайнатауну. До Финансового квартала отсюда рукой подать. Потом доберемся до Бэттери-парка. Там мы сядем на катер шурина Паоло. Маниша?
— Мой кристалл спокоен, значит наш ангел-хранитель не против.
— Вирджил?
