— Нет. Я виню Его за то, что Он лишил меня семьи, — ответил Патрик.
— Но вы ведь сказали мне, что сейчас они в Нью-Йорке.
— Да… но…
— Вас запирают на ночь?
— Нет.
— Тогда идите и найдите свою жену и ребенка. Перестаньте строить из себя жертву.
Кровь отхлынула от лица Патрика.
— Что вы сейчас сказали?
— То, что вы слышали.
— Вы думаете, это легко? — спросил Шеп.
Он сидел на краю кровати. Нервное беспокойство вернулось. Кожа чесалась в местах крепления протеза к руке. Мужчина нервно подергал своими искусственными пальцами.
— Есть кое-что… в моей голове…
— А-а-а… Вы о ночных кошмарах? — спросил психиатр.
— Ну-у… вы настоящий гений. Да… ночные кошмары, но о них я вам рассказывать не хочу.
— Вы тут босс, — сказал старик.
Откинувшись на спинку стула, он вновь взял в руки книгу Данте.
— Занимательное чтение, — сказал психиатр. — Мне нравятся книги о вызовах, бросаемых человеческому духу.
— В «Аде» пишется о справедливости и наказании грешников.
— И снова мы возвращаемся к Богу, который заснул, сидя за рулем?
— Я принимал участие в настоящей войне. Я видел, как страдали безвинные люди. Почему в мире столько ненависти? Почему столько бессмысленного насилия и жадности? Откуда этот упадок? В мире нет справедливости, поэтому в нем царит зло.
— Вы хотите справедливости или счастья? — спросил психиатр.
— Справедливость принесла бы мне счастье. Если Бог есть, то возникает вопрос: «Почему Он позволяет плохим людям процветать, когда хорошие люди страдают?»
— Вы считаете себя хорошим человеком? — спросил старик.
— Нет.
— Вы страдаете?
— Да.
— Мои поздравления. На свете все же есть справедливость. Теперь вы можете быть счастливы.
— Чушь! — воскликнул Патрик. — Вы просто не хотите меня понять.
— Я вас прекрасно понимаю. Вы хотите, чтобы Господь наказывал грешника немедленно, стоит ему совершить что-нибудь плохое. Но из этого ничего хорошего не получилось бы. Вы когда-нибудь видели, как дрессируют животных? Когда зверь исполняет то, чего от него хотят, дрессировщик дает ему угощение. Если же животное не слушается, его бьют электрошоком. Здесь проблема свободы воли и сопротивления искушениям, которые побуждают людей совершать зло. Надо сдерживать собственное эго. Человеческое эго — вот настоящий Сатана. Сатана — умен. Он временем разделяет причины и последствия так, что нам трудно проследить за тем, как вознаграждаются хорошие поступки и наказываются плохие.
— Ладно. Но наказание, как я понял, рано или поздно настигнет грешника. На войне я совершал поступки, которые казались оправданными. Теперь же, по прошествии времени, я не уверен в этом. Понесу ли я наказание?
— Давайте расставим все точки над «i». Грех — это всегда грех. Нельзя оправдать войной убийство или изнасилование. Без истинного правосудия, — я не имею в виду огонь и серу Данте, — без очищения ни одна человеческая душа не может вернуться к свету. Но для многих очищение — болезненный процесс.
— Вы все время говорите о каком-то свете, — сказал Патрик.
— Мои извинения. Под светом я понимаю свет, исходящий от нашего Создателя, безграничность, чувство полного удовлетворения.
— Вы говорите о рае?
— Не стоит упрощать, но вы, в принципе, правы, — ответил психиатр.
Шеп обдумал услышанное.
— Что делать, когда зло повсюду? Что делать, когда каждый ваш выбор неправилен, и вы ничего с этим поделать не можете?
— Когда зло достигает критической массы, оно распространяется по свету подобно чуме и мешает доступу Божественного света. Тогда даже невинные страдают в грядущем массовом очищении, которое по безжалостности превосходит даже творимые злом беды. Вы ведь помните о Ное? Вы помните о Содоме и Гоморре? Впрочем, эти массовые очищения имели место до того, как Бог, по вашим словам, заснул за рулем.
Шеп не ответил. Он смотрел на левое запястье старика. Рукав свитера задрался, открывая вытатуированный на внутренней стороне ряд цифр.
— Вы были в нацистском лагере смерти? — спросил он старика.
— Да.
Глаза Патрика от удивления округлились.
— Я тоже видел зло, — сказал он.
— Верю, сынок.
— Я совершал ужасные поступки.
— Поступки, которые ваша жена никогда бы не одобрила? — спросил психиатр.
— Да.
— И теперь вы хотите с ней помириться?
— И вернуть дочь. Она забрала мою дочь. Я очень скучаю по ним обеим.
— Почему вы уверены, что ваша жена захочет вас видеть?
— Потому что мы — родственные души.
Старик вздохнул.
— Родственные души… Слишком сильно сказано, мой друг. Вы когда-нибудь задумывались над тем, что это значит? Родственные души — это две половинки некогда единой души, разделенной Богом.
— Я никогда прежде не слышал об этом.
— Это часть древней мудрости, которая предшествовала религии. Воссоединение родственных душ — благословенное событие, но не в вашем случае. Родственные души не могут воссоединиться до тех пор, пока обе души не исполнят свой тиккун…[33] свое духовное исправление. А вы, мой друг, далеки от этого.
Старик поднялся, чтобы идти.
— Эй, док, одну минуточку. Я передумал. Мне нужна ваша помощь. Скажите, что я должен сделать, чтобы воссоединиться с моей любимой, и я сделаю это.
— Все в этой жизни имеет причины и последствия. Исправьте причины, и вы исправите последствия.
— И что это значит, черт побери? — вспылил Патрик. — Это она бросила меня. Я что, должен перед ней извиниться? Это что, поможет?
— Не спешите… Обдумайте все хорошенько… Решите, что вам нужно от жизни. Когда вам надоест строить из себя жертву, свяжитесь со мной.
Старик засунул руку в карман и, выудив оттуда визитку, протянул карточку Шепу.
Патрик Шеперд прочел на квадратике картона слова:
ВИРДЖИЛ ШЕХИНА[34]
ИНВУД-ХИЛЛ, НЬЮ-ЙОРК.
Инвуд-Хилл, Нью-Йорк
