Расположенный на северной оконечности острова Инвуд-Хилл не похож ни на один из районов Манхэттена. Здесь нет небоскребов. Река Гарлем омывает его с северо-востока. На юге к нему примыкают Хай-Бридж-Парк и Вашингтон-Хайтс. На западе от Инвуд-Хилла тянутся спортивные поля и площадки, принадлежащие Колумбийскому университету. Тем, кто случайно попал в эту холмистую, покрытую густым лесом местность, может показаться, что он находится за тысячи миль от Большого Яблока.
Парк Инвуд-Хилл — единственный природный лес, сохранившийся на острове Манхэттен. Если взобраться на каменистую вершину холма, то можно насладиться великолепным видом на реку Гудзон. Бродя по лесу, можно наткнуться на древние пещеры, в которых задолго до прибытия первых европейцев обитали индейцы племени ленапе.
Черный «шевроле» въехал на территорию парка Инвуд-Хилл, сделал разворот на сто восемьдесят градусов на перекрестке Бродвея и Дикман-стрит и остановился.
Бернард де Борн вышел из машины и хлопнул дверцей. Перейдя проезжую часть, он подошел к новому уличному телефону, проверил, работает ли он, а затем набрал на своем мобильном телефоне номер и позвонил…
— Да?
— Это я. Перезвони по номеру 21–24–33–46–13.
Министр обороны нажал на кнопку отбоя и ждал. Как только уличный телефон зазвонил, де Борн сорвал с рычага трубку.
— Что стряслось? — спросил он.
— «Коса» выпущена на волю.
Мужчина нахмурился.
— Где? Когда?
— Площадь Объединенных Наций. Около пяти часов назад.
— Пять часов? Пять часов — это целая вечность. Ты не имеешь ни малейшего представления, как быстро эта дрянь распространяется в большом мегаполисе. Я должен добраться до ООН раньше, чем у них кончится вакцина…
— Берт! «Коса» генетически изменена. Теперь ее не победить ни одним из известных антибиотиков.
Холодный пот выступил на лбу министра обороны.
— Министерство национальной безопасности закрыло все входы и выходы с Манхэттена. Где ты сейчас?
— На севере острова, — ответил Бернард де Борн.
— Ты здоров?
— Пока да. Я был в безопасном месте, встречался с ведущими членами совета.
— И?..
— Они поддержали план, но теперь это не имеет значения, — сказал Бернард де Борн. — Все под большим вопросом.
— Не обязательно. Подумай: если эпидемия «Косы» вспыхнет в следующем месяце в Тегеране, это никого не удивит…
— Тише! О чем ты вообще говоришь? Если «Коса» проникнет за пределы Манхэттена в ее теперешней форме, все мы будем через месяц мертвы. Без вакцины «Коса» — это поезд-экспресс без тормозов. Мне нужно поскорее выбраться с острова, пока я не заразился. Где президент?
— В здании ООН. На карантине. Никого оттуда не выпускают.
— Президента и его окружение надо вывезти в форт Детрик и держать там в изоляции, пока мы не найдем лекарство. Я сейчас еду в ООН. Это мой единственный шанс. Звони мне на мобильный телефон, если будет что-то новенькое.
— Берт! Эта линия небезопасна.
— Никто не будет прослушивать наши разговоры. На Манхэттене — чума…
Потерянный дневник Ги Де Шолиака
Отрывок взят из недавно обнаруженных, но еще не опубликованных воспоминаний хирурга Ги де Шолиака, жившего во времена «черной смерти» 1346–1348 годов.
Перевод со старофранцузского.
17 января 1348 года
Записано в Авиньоне, Франция
Чума распространяется по Авиньону.
То, что началось как шепот в ночи, теперь превратилось в вопли умирающих и горестные стенания их близких и родных. Спасения нет.
После первых жертв чумы болезнь за несколько дней свела в могилу их родных и тех, кто ухаживал за больными. Постоянно звонят колокола. Братские могилы быстро наполняются телами. Ужас пожирает души живых, в то время как холодная рука бродящей по улицам города Смерти касается тех, кто впредь будет избавлен от всех невзгод, что выпали на долю живых. Никто не может чувствовать себя в безопасности — ни взрослый, ни ребенок, ни кардинал, ни проститутка.
Крестьяне падают замертво за столиками харчевен и на церковных скамьях.
Некогда богатые и обширные домовладения вымирают до единого человека.
Службу в церквях уже некому отправлять. Оставшиеся в живых священники занимаются самобичеванием.
Больных и умирающих грабят в их же собственных спальнях, а потом воры и разбойники также умирают, пережив своих жертв на несколько дней.
Счет мертвым растет с каждым днем. Сначала в день умирали дюжинами, потом сотнями, теперь же речь идет о тысячах. Когда кладбища при церквях заполонили свежие могилы, папа освятил землю под новое кладбище. Когда и оно было заполнено, за городской стеной стали рыть огромные братские могилы. Все гробовщики заболели, и тогда крестьяне с окрестных холмов пришли и согласились собирать мертвых утром и днем и хоронить их к закату солнца за деньги, которые этим беднякам, должно быть, кажутся огромным состоянием. Тела сваливают в телеги одно на другое, свозят к братским могилам и аккуратно складывают рядами сотня за сотней. К ночи верхний ряд усопших забрасывают землей. А ночью дикие собаки и кабаны приходят, разрывают могилы и поедают зараженную плоть. То, что остается на скелетах, достается полчищам крыс.
Каждую ночь я засыпаю под бесконечный плач и стенания, что раздаются с улицы. Утром меня будят громыхающие по булыжникам мостовой телеги. Я со страхом осматриваю свое тело в поисках признаков смертельного недуга. К полудню очередь недавно заразившихся людей выстраивается у дверей моего дома. Матери кашляют, укачивая своих плачущих детей, мужья утешают жен. Я не в силах облегчить страдания всех тех, кто обращается ко мне за помощью. Их слишком много, а я бессилен перед чумой. К тому же моя врачебная помощь необходима папе, и я ухожу. Когда я вернусь, буду лечить тех, кто меня дождется. Надеюсь, я проживу достаточно долго, чтобы понять, что это за зараза и как с нею бороться.
Что касается чумы, то я знаю, что тело человека подвержено заболеваниям лишь тогда, когда нарушается внутренняя гармония. Для гибели такого числа людей должна быть веская причина. Несколько месяцев назад на звездном небе наблюдался редчайший астрономический феномен, во время которого Марс, Юпитер и Сатурн выстроились в одну линию. Потеря космической гармонии, в этом нет ни малейшего сомнения, привела к тому, что гибельные миазмы проникли на землю и заразили человечество. Влияние этих пагубных испарений гораздо опаснее в городе, поэтому те, кто побогаче, спасаются бегством из Авиньона, надеясь переждать мор в сельских шато.
Я молил Климента VI тоже покинуть город, но папа решил остаться. Впрочем, он согласился с моим
