человека, а встречались они мельком на небольшой фотовыставке, куда ее сопровождал Юстас. Сжав зубы, она пыталась понять, узнал ли он ее по той встрече или по порнографическим снимкам Юстаса.
– Беатрис? Что-то не так?
Подняв глаза на Ритчи, она увидела, что он встревоженно переводит взгляд с ее лица на лицо приятеля Юстаса и обратно.
– Этот человек тебя беспокоит? – С крепко сжитой челюстью он напоминал тугую пружину, готовую в любой миг распрямиться и встать на ее защиту.
– Ничуть. Я просто мельком видела его на одном мероприятии. – Ритчи подобный ответ явно не показался убедительным, но, к счастью, в этот момент из уличного тумана показался экипаж.
Беатрис испытала глубочайшее облегчение, узнав их кучера.
Непродолжительная поездка до ее дома прошла в молчании. Ритчи казался глубоко погруженным в размышления и хмурил брови под шляпой-цилиндром, сжимая при этом руку Беатрис с такой силой, будто от этого зависела их жизнь. Ей казалось, что она ощущает каждый напрягшийся на его пальцах мускул даже через ткань их перчаток. По телу ее прошла дрожь, стоило лишь вспомнить о том, на что способны эти сильные пальцы.
Очень скоро экипаж затормозил на Саут-Малберри-стрит, и Ритчи поспешно выпрыгнул наружу, чтобы помочь Беатрис спуститься и проводить ее до парадной двери.
– Завтра я пришлю тебе записку, – произнес он напряженным голосом, будто его что-то беспокоило. – У меня много обязательств… и, возможно, в течение дня меня не будет в городе. Но вечером, по крайней мере, мы сумеем увидеться. Хотя бы и ненадолго.
Беатрис кивнула, также испытывая скованность. Она не знала причин, по которым Ритчи отказывался спать в одной постели со своими женщинами, но теперь, когда это стало ей известно, она опасалась, как бы эта загадка не превратилась для нее в наваждение. Хотя она и стремилась как можно скорее упасть в мягкие объятия своего перьевого матраса, воображение рисовало рядом с ней Ритчи, и она не могла не гадать, не может ли она как-то помочь ему.
Как сладко спалось бы ей в его объятиях! Как приятно было бы ощущать исходящее от его тела тепло, когда погаснет огонь в очаге и комната станет выхолаживаться, и дарить собственное тепло в ответ.
Как восхитительно было бы разбудить его посреди ночи и насладиться его ласками.
– Береги себя, Ритчи, – внезапно молвила она, не до конца осознавая, какие опасности могут подстерегать делового человека, но все же испытывая дискомфорт при мысли о том, что ему может быть причинен какой-то вред.
– И ты тоже, прекрасная Беатрис, – мягко произнес он и, сорвав со своих светлых кудрей цилиндр, склонился к ее лицу для поцелуя.
Губы их соприкоснулись всего на мгновение, и Беатрис пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы не вцепиться в него как можно крепче и не втянуть вместе с собой в дом. В ответ на ее стук щелкнул замок, дверная ручка повернулась, и немногословный, но расторопный лакей приоткрыл перед ней дверь.
– Я пришлю тебе записку, – снова повторил Ритчи, пожимая ей руку. Он надел шляпу и отступил. – А теперь иди в дом, моя милая, иначе простудишься. Увидимся завтра.
Приподняв цилиндр в знак прощания, он зашагал прочь и сел в экипаж, замешкавшись лишь на мгновение, чтобы еще раз посмотреть на Беатрис. Во взгляде его смешались напряженность и томление. Лошади тронулись, и экипаж, набирая скорость, растворился в ночи.
Лишь войдя в прихожую и собравшись передать лакею верхнюю одежду, Беатрис осознала, что на ней до сих пор накинуто пальто Ритчи с отложным воротником.
Глава 23. Billets doux[17]
На следующее утро Беатрис не принесли никакой записки, сколь бы велико ни было ее желание таковую получить. Всякий раз, как к ней входил слуга с газетой или чашечкой чаю или чтобы получить ее распоряжение относительно домашнего хозяйства, сердце ее замирало. Желанного послания все не было, и Беатрис оставалось лишь улыбаться Полли, Чарли или Джейми Браунлоу ослепительной, но поверхностной улыбкой.
Беатрис испытывала скуку. Капризничала. Не находила себе места. Для нее все это было в новинку, потому что, будучи самодостаточной натурой, она всегда находила себе занятие: либо посвящала долгие часы чтению, либо в особо трудные времена занималась работой по дому, либо – в более счастливое время – наносила визиты друзьям и знакомым или посещала иные общественные мероприятия.
Теперь же необходимость в ее помощи по дому отпала, а из подруг, к которым она могла бы поехать, осталась одна лишь София Шамфлёр. Беатрис разослала приглашения, но в ответ получила лишь записку от Софии с обещанием навестить ее на днях.
«Слишком занята делами своего дома для тайных любовных свиданий, или как там она его еще называет», – подумала Беатрис, подавляя разочарование. Неудивительно, что рискованное заведение Софии поглощало очень много времени.
Свежий номер «Каламбура», который Беатрис обычно читала с большим удовольствием, сегодня буквально валился из рук. Напечатанные в нем сатирические статьи были такими же едкими и веселыми, как и всегда, но она просто не была в состоянии сосредоточиться. Все ее мысли вращались вокруг Ритчи, его улыбки, его рук, его члена.
– Ты погубил меня, негодяй, – пробормотала она, но даже это нелицеприятное слово сладко перекатывалось у нее на языке. Она понимала, что он «погубил» ее для всех прочих мужчин, так как она влюбилась в него.
«Что еще за глупости! – мысленно возмутилась Беатрис. – Я же едва знаю этого человека… как же такое могло случиться?»
Но именно это и случилось, заставляя Беатрис, такую разумную девушку, неприкаянно бродить по дому, с замиранием сердца ожидая получения нескольких нацарапанных второпях строк от объекта ее обожания.
– Глупости!
Отбросив «Каламбур» в сторону и вскочив на ноги, Беатрис взяла с серванта зачитанный номер «Современной женщины» и стала яростно перелистывать страницы, ища объявление о продаже запатентованных пишущих машинок фирмы «Аддлингтон». Лучше быть практичной и начать думать о будущем уже сейчас. Готовиться к… тому, что будет потом.
Но объявление уже не наполняло Беатрис духом стремления к независимости, как прежде. Она нахмурилась, испытывая легкое раздражение оттого, что в голове ее продолжает настойчиво вертеться мысль о замужестве, о ночах, проведенных в объятиях Ритчи, и об одном или двух малышах со светлыми шелковистыми кудрями.
– Глупости! – снова провозгласила она, направляясь к бюро за листом бумаги. Она напишет Аддлингтону прямо сейчас и закажет себе пишущую машинку. По крайней мере, теперь у нее есть деньги, и она может начать учиться печатать, чтобы подготовить себя к самостоятельной жизни после расставания с Ритчи.
Но не успело ее перо коснуться бумаги, как раздался стук в дверь, и Полли, верная себе, стремительно ворвалась в комнату, не дожидаясь ответа.
Беатрис внимательно осмотрела свою горничную, протягивающую ей серебряный поднос с письмами. Что-то за последние несколько дней в ней неуловимо изменилось. Она стала вести себя более уверенно? Но эта черта всегда в ней присутствовала. Сейчас Полли будто бы светилась изнутри, с трудом сдерживая восторг. Она будто бы очень чего-то опасалась, но в то же время и испытывала по этому поводу глубокое волнение.
«Я понимаю твои чувства, – подумала Беатрис, – отлично понимаю».
– Письмо для вас, мисс Беа, – провозгласила Полли, хотя это и было совершенно излишним.
