– Тише.
Предостережение прозвучало едва различимо, но она тут же узнала этот голос, исходящую от тела мощь и изысканный аромат лосьона после бритья. Едва вдохнув его, она почувствовала, что ноги стали ватными. Стоять прямо было выше ее сил.
Беатрис покачнулась, и сильная рука, все еще поддерживающая ее за талию и прижимающаяся прямо через корсет к телу, снова не дала ей упасть.
– Идем.
Его низкий голос в очередной раз волной прокатился по ее телу, заставив его вибрировать там, где тела их соприкасались. У Беатрис больше не возникало вопроса, кто этот таинственный незнакомец. Казалось, она только и ждала того, чтобы он присоединился к ней. Ждала даже тогда, когда вообще не была с ним знакома.
Наполовину ведя ее, а наполовину таща за собой, он стал удаляться от происходящей на лавочке сцены. Шамфлёры были всецело поглощены доставлением друг другу наслаждения. Веер Беатрис, раскачиваясь на ленте, ударялся о стволы пальм и производил вполне различимый шум.
Последнее, что она увидела в затерянном в джунглях гроте, был обращенный на нее взгляд Эмброуза Шамфлёра. Мужчина улыбнулся и тут же застонал, точно дикое животное, в экстазе закатывая глаза.
Когда они отошли на значительное расстояние и больше не рисковали быть увиденными мужем и женой, Беатрис тут же попробовала высвободиться из объятий Ритчи, но в следующее мгновение столь же внезапно оставила попытки. Зачем показывать этому чудовищу, что его присутствие приводит ее в бешенство? Особенно теперь, при наличии еще одного развлечения, которое невозможно было игнорировать.
Даже через несколько слоев одежды Беатрис почувствовала, что в бедро ей упирается что-то твердое. Теперь, после всего увиденного в гроте, у нее не оставалось ни малейших сомнений касательно того, что это может быть.
«Похотливое животное!» – мелькнула у нее в голове мысль.
– Отпустите меня, мистер Ритчи, – прошипела она, когда он силой протащил ее через высокие французские двери, возвращая обратно в дом. Они оказались в другой части громадного особняка Саувернов, на некотором расстоянии от того входа, через который она попала в оранжерею.
«Я потерялась. Потерялась в этом огромном незнакомом доме, к тому же оказалась наедине с мужчиной, у которого имеются гораздо худшие изображения меня, чем даже у самого Юстаса Ллойда».
Так почему же она не боролась с Ритчи более отчаянно? Она была здоровой девушкой с крепкими конечностями и могла бы как следует пнуть его между ног и высвободиться, если, конечно, мужской половой орган и в самом деле такой чувствительный, как заставил ее поверить господин Шамфлёр.
«Но ты же не хочешь высвобождаться, правда?» – лукаво произнес голос в ее голове.
– Нет, Беатрис. Если я отпущу вас, вы снова убежите от меня, а мне нужно с вами поговорить. – Не ослабляя хватки, Ритчи развернул ее лицом к себе. Руки его, подобные железным обручам, крепко прижимали ее к твердому холмику у него в промежности. Несмотря на свои многослойные юбки, Беатрис животом ощущала теплоту и пульсацию его мужского органа.
– А мне кажется, что в ваши планы входит гораздо большее, чем простой разговор со мной!
Слова эти вырвались у нее помимо воли. Хуже того, ее тело, казалось, вдруг зажило собственной жизнью: бедра принялись раскачиваться, так что животом девушка постоянно соприкасалась с чреслами Ритчи, будто намеренно лаская и массируя их.
«Ради всего святого, что же я делаю?» – ужаснулась Беатрис.
Мысли ее подхватил и закружил неистовый вихрь, когда она услышала стон Ритчи, не такой громкий и жалобный, как у Эмброуза Шамфлёра, но все же безошибочно выдающий желание.
«Но я не хочу тебя! – мысленно кричала Беатрис. – Нет! Нет! Не хочу!»
Внезапно все, чему ее учили или что она сама читала о благовоспитанном поведении великосветских дам, показалось ей сущим вздором. Строгие слова, некогда колоколом звучащие в ее голове, вдруг стали таять, таять… На этот раз Беатрис не могла возложить вину за происходящее на шампанское или иное одурманивающее средство. Она забыла о симпатии, которую испытывала к Томми, а потом заменила чувством привязанности к Юстасу.
Нет, к Ритчи она почувствовала инстинктивную антипатию, стоило лишь ей впервые встретиться с ним взглядом, но также и низкую животную страсть в ответ на его мужественность.
Бедра ее продолжали неистово тереться о низ живота Ритчи.
– Не стану этого отрицать, мисс Уэверли. Я хочу лично убедиться, действительно ли ваше восхитительное тело столь сладострастно, каким оно предстает на небезызвестных снимках. Я мечтаю прикасаться к вашей коже, ласкать вас между ног… отведать вкус вашего лона.
Его язык… ах, его язык…
Беатрис вдруг показалось, что потолок над ними разверзся и ночное летнее небо послало молнию, поразившую ее и лишившую возможности дышать. Ноги ее, те самые, между которыми Ритчи так жаждал зарыться головой, вдруг стали ватными, и она покачнулась.
«Нет! Нет! Нет! – с яростью подумала Беатрис, ощущая, что хватка его становится еще крепче. – Я не из тех слабонервных леди, что с готовностью падают в обморок от каждого сказанного им каким-то дикарем шокирующего слова!»
– Прошу вас не делать столь грубых заявлений, мистер Ритчи. – Напрягая спину, она попыталась высвободиться из его объятий, но они стали еще крепче. —
Своими словами вам, может быть, и удастся произвести впечатление на определенный тип женщин, но лично я нахожу их скучными и ребяческими.
– Ах, Беатрис, какая же вы лгунья. – Дыхание Ритчи, омывающее ее щеку, было столь же сладким и чистым, сколь порочными казались его слова. От него едва различимо пахло виски, и уже только это обстоятельство заставляло Беатрис желать отведать его на вкус. Его рот… его кожу… ах, и его член тоже.
«Да, его член, – подумала она. – Мне нравится называть так эту часть его тела».
То были дикие мысли, даже радикальные, но они ненадолго задержались в голове Беатрис, потому что в это мгновение дьявольские твердые губы Ритчи прижались к ее губам.
Этот поцелуй ничем не был похож на те, что дарили ей Томми или Юстас. Поначалу он был сухим, но жарким, крепким и многообещающим. То были не несмелые мальчишеские исследования и не грязные извивания слюнявыми безынициативными губами. Губы Ритчи были по-деловому твердыми и полностью контролировали происходящее. Даже когда он проник к Беатрис в рот, она испытала совсем иные, нежели прежде, ощущения. Язык его был средоточием власти, он пронзал ее рот, порабощая, и она чувствовала это воздействие и у себя между ног, как он и говорил.
Во время их побега из оранжереи Беатрис отняла у Ритчи свои вещи, но теперь, дрожащим языком пробуя на вкус его рот, она совершенно позабыла и о сумочке, и о веере, и о танцевальной карте, уронив все это на ковер. Руки нужны были ей незанятыми, чтобы она могла изучающе ощупать спину и плечи Ритчи, скрытые пошитым из добротной ткани фраком, и прильнуть к нему всем телом, когда ноги снова отказались держать ее.
О да, руки нужны были ей для того, чтобы прижаться к Ритчи, когда бедра ее вдруг зажили собственной жизнью и стали льнуть к нему, подхваченные водоворотом божественного безумия и отчаянной нужды по тому же интимному действу, каким наслаждались Шамфлёры.
Ее тело наэлектризовалось, будто вдруг наполнилось той же изначальной силой, что освещала особняк, в котором они сейчас находились, и прометеева мощь растекалась по всему телу, заполняя каждый нерв и каждую клеточку. Беатрис ощущала себя восхитительно живой и охваченной пламенем, она испытывала непреодолимое томительное желание прижаться своим обнаженным телом к телу Ритчи, познать каждый его дюйм.
По сравнению с тем, что она сейчас чувствовала, безумное стремление сбросить одежду и позировать обнаженной для фотокамеры Юстаса показалось ей вдруг не более чем невразумительным капризом. Потребность же обнажиться для Ритчи и вместе с Ритчи являлась первобытным зовом плоти, инстинктом крови, оглушительным и волнительным.
