обращающему внимание на их прелести. Или того хуже… Она бы ложилась в постель с каким-нибудь из твоих слуг, похотливым красавчиком, в любое время, когда ей это приспичило бы. И все это происходило бы в твоем доме.
Она поубавила пыл, наблюдая за появившимся выражением крайнего отвращения на его лице.
– Полагаю, что и раньше не заблуждался на твой счет. Я уже давно замечал в тебе этот порок, или своего рода болезнь, – медленно выговаривая слова, сказал Джеффри. – Но я недопонимал их или, возможно, не желал понимать.
Сейчас он говорил отчужденным и безразличным тоном. Подобное отсутствие чувств у брата пугало ее больше, чем его гнев.
– Я не буду вмешиваться в твои хлопоты по дому, действуй, как раньше, Ровена. Не собираюсь приводить в дом невесту, которая захочет лишить тебя этих скучных занятий. Сажай себе на здоровье цветы, разбивай новые цветники для тюльпанов. Мне это безразлично. Я даже не буду смотреть на все это – и на тебя тоже.
У нее задергался уголок рта. Он разговаривал с ней, как посторонний человек. Все это так непохоже на ее брата, ее обожаемого Джеффри, единственное существо в мире, которое она вообще когда-либо любила.
Он взял мать под руку, и они удалились. Ровена осталась одна посреди залитого солнцем весеннего сада. Она провожала глазами медленно удалявшихся к дому брата и мать.
21
Неизвестно, сколько времени пролежала она на каменном полу камеры. Не хотелось ни вставать, ни смотреть на свое новое окружение. Можно было и дальше оставаться распростертой на камнях, лишь бы больше не заниматься этой бессмысленной борьбой. Дизайр все еще находилась во власти отчаяния. За дверью слышались шаги охранника, расхаживавшего взад-вперед по коридору. Где-то поблизости раздался кудахтающий женский смех.
– Добро пожаловать в нашу женскую обитель, дорогуша. Пора вставать, а то мы еще толком и не видели тебя. Ну-ка покажись.
Дизайр медленно перевалилась на бок и встала на колени. В ушибленном локте появилась сильная дергающая боль. Она откинула спутанные волосы с лица и подняла глаза. При тусклом освещении она смогла лишь разглядеть склонившуюся над ней огромного роста тяжеловесную женщину. У нее была лохматая, как у ведьмы, голова, на плечи натянут грязный платок.
– Нет никакой нужды валяться на голом полу, раз ты заплатила за матрац, – сказала женщина. – Ты можешь пойти вон в тот угол и лечь рядом с Уинни.
Резким движением головы женщина указала на щуплую, худую фигурку девушки, сидевшей на матраце с поджатыми голыми ногами. Дизайр молча встала и прошла через всю камеру, чтобы поскорее опуститься на тонкий, набитый соломой матрац, возле Уинни. Она еще не успела разобраться в обстановке и осторожно посматривала по сторонам. Вдруг она заметила крысу, которая глядела прямо на нее из расщелины между двумя камнями в стене. Страх и еще какое-то мерзкое ощущение появились при виде затаившегося животного.
Присмотревшись, она поняла, что камера освещалась двумя сальными свечами и еле мерцавшими в печи углями. Вернее было бы назвать это сооружение не печью, а просто наскоро пробитой в стене дырой, в которую набросали кучу обломков с берега моря и подожгли их.
Теперь Дизайр получше разглядела Уинни и была поражена ее почти детским видом. Вряд ли ей больше четырнадцати лет. Сероватые, нечесаные волосы слипшимися грязными прядями свисали по бокам худого лица, на котором выделялись круглые, полные испуга голубые глаза.
– Одеял здесь нет, – виновато пробормотала Уинни. – За деньги Эльф может принести одно.
Дизайр покачала головой.
– Тюремщик забрал у меня деньги, у меня вообще ничего не осталось.
– Иначе и быть не могло, – вмешалась девушка, которая прохаживалась по камере. – Ненасытный ублюдок.
Она сказала это с явным сочувствием. На вид она выглядела старше Дизайр. Неопрятные волосы свободно лежали на плечах толстыми, свалявшимися рыжими прядями. Несмотря на свою сильно поношенную одежду: красную шерстяную шаль, выцветшее платье и пару грубых башмаков на деревянной подошве, эта девушка держалась раскованно и уверенно.
– Я вижу, у нас тут подобралась неплохая компания, – сказала она, осмотрев Дизайр с головы до ног живыми, любопытными глазами орехового цвета. – Я не думаю, что ты – обычный невинный ягненок. Верно я говорю? Как же они тебя заарканили?
Хотя Дизайр провела в Уайтфрайерсе всего несколько месяцев, она научилась понимать некоторые выражения из того специфического фольклора, которым пользовались воры и проститутки, обитатели тех кварталов. Но, слава Богу, сама она не стала говорить на их языке.
В отчаянии она твердила себе, что переживает кошмарное время, чего ей и следовало ожидать. Она подумала, что лучше вообще не говорить, а молча предаваться приятным воспоминаниям. Можно представить себе, например, что она в объятиях Моргана.
Высокая грузная женщина, показавшая ей ее место на матраце, сидела на куче соломы возле тлеющих углей.
– Эта новенькая не желает иметь ничего общего с такими, как мы, Бесс. Ты понимаешь это, моя девочка? Это дорогая проститутка. Посмотри на ее нарядное шелковое платье. Такие платья носят настоящие леди. Я могла бы заработать на ней пятьдесят гиней, если бы предложила ее владельцу одного из тех непристойных заведений на Драри Лейн.
– Я вовсе не шлюха, – не удержалась Дизайр, но тут же заставила себя плотно сжать губы. Не нужно говорить об этом, тогда не придется думать о том, что существует на самом деле.
«Но от действительности никуда не уйти», – подумала она. То, что происходит с ней сейчас, далеко не приятный сон. Она наяву дышит этим омерзительным воздухом, пропитавшим камеру. И эта сырость, которая проникает в каждый уголок тела, и пробегающий с головы до ног холод – тоже настоящие. Она с тоской посмотрела на огоньки в печи. Слабо посвечивающие угли не сулили большого тепла, но и это лучше, чем ничего.
Дизайр поднялась и приблизилась к грубой печи. Едва она протянула окоченевшие пальцы к огню, как здоровенная ведьма ударила ее с такой силой, что чуть не свалила с ног. У этой женщины, похоже, железные мышцы.
– Сначала заплати, а потом лезь сюда. А если нет, убирайся обратно на свой матрац.
– Я все заплатила тюремщику, – попыталась возразить Дизайр.
С тех пор, как ее затолкали в эту камеру, она впервые почувствовала, что ее пассивность и безразличие постепенно уступают место раздражению и гневу.
Женщина убрала свою огромную мясистую руку, но тут же подняла ее в угрожающем жесте.
– Ты заплатила тюремщику за дрова. Если же ты хочешь получить место у печи, должна заплатить Халде. То есть мне.
В нерешительности Дизайр продолжала стоять. Глядя на эту свирепую женщину, можно было не сомневаться, что она способна смести ее одним ударом. Однако интуиция подсказывала, что, окажись она, Дизайр, сейчас беспомощной перед этим чудовищем, ей уже никогда не выйти из подчиненного положения.
– Вы ничего не получите от меня, – закричала Дизайр, сверкнув зелеными глазами. – Даже если бы у меня и уцелело что-то, я не отдала бы вам.
Халда сделала один шаг навстречу, затем подошла ближе и вцепилась в спутанные волосы Дизайр.
– А это что? Пара отличных шпилек, одна черепашья, другая из золота. Это что, действительно настоящее золото?
