меня и покарал тем же оружием — лишил меня дочери.
Тина задумалась, раньше она никогда не рассматривала свои сложные отношения с дедом под таким углом. Впрочем, ничего удивительного, она ведь даже не догадывалась о существовании отца и не могла подумать, что дед может наказывать и еще кого-то кроме нее.
— У тебя есть ко мне еще какие-нибудь вопросы? — спросил отец. — Если есть, то задавай их сейчас, потому что позже я, возможно, не захочу на них отвечать честно.
— Почему он написал вам… тебе?
Отец пожал плечами.
— В письме твой дед не раскрывал мотивы своего поступка, просто сообщил твои паспортные данные и адрес и написал, что я, вероятно, являюсь твоим биологическим отцом.
Тина разочарованно вздохнула — дед остался верен себе до конца.
— Но я могу предположить, что таким образом он пытался позаботиться о тебе.
— Но вы… ты же мог отказаться от меня.
Губы отца растянулись в подобии улыбки.
— Клементина, мужчина может отказаться от родного ребенка в тридцать лет, когда он еще сам по сути своей эгоистичный ребенок, но в шестьдесят пять на такие вещи уже смотрят совсем с иной позиции. Твой дед был почти моим ровесником, и он знал, что делает. Все, на этом вопросы закончены? — Отец выразительно посмотрел на часы.
У Тины была еще сотня, если не тысяча, невысказанных вопросов, но каким-то шестым чувством она поняла, что отец не станет на них отвечать, поэтому просто отрицательно покачала головой.
— В таком случае собирайся. — Отец встал из-за стола. — На сборы у тебя есть ровно полчаса. Поторопись, дочка, у меня очень мало времени. Когда соберешься, позови Ивана, он поможет снести вещи, — последние слова были сказаны уже из-за порога.
А к чаю и варенью из райских яблок, которое она сама варила, он так и не притронулся. Почему-то этот факт Тину очень расстроил. Она плюхнулась на табуретку, уставилась на свои сжатые кулаки. На душе было тяжело и тоскливо. Может, оттого, что на прощание с прошлым ей скупой рукой отмерили каких-то тридцать минут, а может, оттого, что она до смерти боялась будущего. Где-то на окраине сознания бродила робкая мысль, что ее отец немногим отличается от ее деда…
Тина непременно бы расплакалась, если бы не баба Люба. Баба Люба вошла в квартиру по старой привычке без стука, заорала во все горло:
— Клементинка! Ты где?
— Я здесь. — Она вышла в прихожую.
— Ну что, горемычная, нашелся твой батяня?
— Нашелся.
— А что ж ты тогда смурная такая? Оттого, что батяня твой не шибко молодой? Так это даже лучше, старики они сердечнее. Да и мужик он еще хоть куда, такой фанаберистый, — баба Люба мечтательно улыбнулась. — И небедный, видать. Выгляни в окно, посмотри, на какой «монстре» он прикатил. Я такого чуда отродясь не видела, даже в романах своих не читала, а ты ж знаешь, Клементина, там все про красивую жизнь.
Тина подошла к окну — да, баба Люба не преувеличивала, когда говорила про «монстру». Отец приехал в огромном черном автомобиле, угловатом и с виду очень агрессивном. Машины сопровождения и даже «Мерседес» дяди Васи выглядел на его фоне игрушечными и совсем несерьезными.
— Когда уезжаешь-то? — послышалось за спиной.
— Через полчаса, — Тина не удержалась, всхлипнула.
— А что это ты носом хлюпаешь? — баба Люба обняла ее за плечи. — Девонька моя, да у тебя ж теперь при таком папаше жизнь начнется, как в моих романах. Одной на миллион такой шанс выпадает, а ты нюни распустила.
— Страшно, — прошептала Тина.
— Страшно ей! — неожиданно разозлилась баба Люба. — Страшно, моя хорошая, когда жить негде и жрать нечего. Вот где страшно! И вообще, ты мне про страхи не рассказывай. — Она погладила Тину по волосам, сказала потеплевшим голосом: — Ты, Клементинка, столько всего натерпелась, что хуже уже не будет. Что тебе сидеть в нашем городишке? На меня вот посмотри, видишь, во что превратилась? — баба Люба горько усмехнулась. — Вот то-то и оно. А когда-то была, как ты, — умница и красавица, и ухажеров тьма-тьмущая. Эх, да что тут говорить! Было да быльем поросло! А ты, дочка, не повторяй моих ошибок, бери от жизни все что можно. Нечего от подарков судьбы отказываться.
Они постояли еще немного, а потом баба Люба сказала, теперь уже деловито:
— Ну, давай я тебе собраться помогу. Что с собой возьмешь? В папенькину «монстру» много добра влезет.
— Он сказал, чтобы много не брала, что все купит, когда приедем на место.
— Вот умный человек! — Глаза бабы Любы зажглись хитрым блеском. — И то правда — что ж с собой старье всякое забирать?! Тогда, это, может… — она смущенно замолчала.
— Да, забирайте все, что вам хочется, — Тина правильно растолковала ее заминку.
— Что, все-все, что понравится, могу взять? — осторожно уточнила соседка. — И из мебели кое- что?
Тина кивнула. Что ей теперь эта мебель? В отцовскую «монстру» она все равно не войдет, а в пустующей квартире без хозяйского присмотра придет в негодность очень быстро. Так уж пусть лучше достанется бабе Любе, единственной из немногих, кто с самого начала относился к ней по- человечески.
— А телевизор? — Баба Люба с нежностью погладила почти новенький «Самсунг», последнее приобретение деда, погладила и тут же отдернула руку, точно испугавшись собственной наглости. — Не, Клементинка, телевизор — это вещь ценная, ты его лучше продай.
— Баба Люба, забирайте все, что захотите. Сами же говорили, что у меня теперь начнется новая жизнь. Так зачем же мне там старый телевизор?
— Ты моя хорошая! — От неожиданно свалившегося на ее голову счастья соседка аж прослезилась. — Добрая ты душа! Ты, главное, Клементинка, не волнуйся — я за вещичками присмотрю. Ничего, слышишь, ничего у бабы Любы не пропадет. Вот те крест! — Она размашисто перекрестилась, чмокнула Тину в щеку. В дверь постучались.
— Открыто! — опередив Тину, заорала соседка.
В квартиру заглянул Иван, спросил с порога:
— Ты скоро?
— Еще пять минут.
Тина метнулась в спальню, побросала в дорожную сумку свои одежки. Вещей у нее было немного, поэтому в сумке оказалось полно места. Подумав немного, девушка подошла к книжному шкафу, взяла в руки тяжеленный анатомический атлас. Именно он заменил ей детские книжки. Вместо зайчиков, колобков и прекрасных принцесс она часами рассматривала непонятные, а временами страшные картинки. На триста двадцатой странице даже сохранился ее детский «автограф» — размашистый каракуль на пол-листа. Тина с нежностью погладила пожелтевшие от времени страницы, захлопнула атлас, сунула его в сумку. Вот и все сборы, она готова к новой жизни.
В прихожей нетерпеливо пританцовывала баба Люба, в дверях, опершись широким плечом о косяк, стоял Иван.
— Готова? — спросили они хором.
— Готова. — Тина встряхнула сумку, посмотрела на бабу Любу, сказала упавшим до шепота голосом: — Ну, я пошла?
— Эх, Клементинка, — соседка часто-часто заморгала, прижала ее к груди. — Эх, горемычная! Как же я тут одна? Совсем сиротинушкой останусь. — Оборвав причитания, баба Люба отстранилась, сказала теперь уже деловито: — Ну, с богом, дочка! И смотри мне там…
Тина улыбнулась, баба Люба никогда не была мастерицей говорить красиво, но от ее непутевого напутствия на душе стало теплее.
— Спасибо! — Она поцеловала соседку в щеку.
