– Есть тут одно место. Гангутская улица.
– Где это? – спросила я. В принципе, мне было совершенно все равно, где эта дурацкая улица. Больше всего я бы хотела исчезнуть из этого ужасного города и никогда не видеть больше ни Лекса, ни этой страшной темной реки, ни каналов с этими выпендрежно-историческими мостами. Но мысль, что я останусь одна, меня парализовывала.
– Это совсем рядом. Около Михайловского замка. Там поселок художников, наверняка можно вписаться надолго.
– Как это – поселок? – не поняла я.
– А так. Там был аварийный дом. Его решили снести и выселили всех жильцов кроме одной квартиры на первом этаже. Там жил один художник с семьей. Так он очень активно возражал против выселения и ему разрешили пожить еще.
– Не понимаю!
– Ну, пожить до самого сноса. А потом в пустые хаты подтянулись другие такие же художники.
– И их не разогнали? Это же самый центр Питера!
– Хотели, конечно. Но дружный коллектив поселения расписал самым художественным образом стены и внутренности дома, позвал журналюг, поднял шум. В общем, признали их своеобразным культурным явлением и оставили в покое. Дом числится под сносом, но уже три года его никто не трогает.
– Круто! – восхитилась я. Вот это история.
– Бывают у нас такие истории. Условия жизни там, правда, не очень. Воды нет, свет только по одному кабелю и не во всех углах. Холодно, так что греются печками. Ну и туалет, конечно… Один на всех. Питаются там вместе, так как плита всего одна. Но зато там свободно можно откоцать себе целую комнату.
– Пошли? – спросила я его. Как странно и дико, что Эдисон еще может где-то витать над нами, не имея покоя, а мы думаем о том, где и как жить. Воистину, жизнь не оглядывается назад.
Мы заселились в конуре подвала аварийного дома художников на Гангутской улице. По моим наблюдениям, наркоманов там уже было больше, чем художников. Правда, многие совмещали. И кстати, именно способность моего супруга сварганить отличный винт дала нам возможность быстро решить жилищную проблему. Так что уже вечером седьмого января я сидела на голом матраце в бетонной коробке и при свете керосиновой лампы выписывала строчки в тонкой тетради. «Он утонул как раз в тот день, когда я узнала, что беременна».
– Элис, ты будешь винт колоть?
– Конечно! Зачем спрашиваешь? – ответила я.
– А что ты пишешь?
– Мемуары.
– Да что ты. Зачем?
– Потом когда-нибудь опубликую, – отмахнулась я и подставила ему руку. Он ловко набросил на предплечье самодельный жгут из ремня брюк.
– Расслабься, поработай кулачком.
– Так?
– Да. Вены у тебя плохие. Быстро запорются. О, есть контроль. – Он залил мне дозу воды забвения и я принялась строчить в тетрадке с удвоенной силой и скоростью. Уж такая вещь – винт. От него хочется не останавливаясь что-либо делать. Кому-то рисовать, кому-то петь. Меня в тот раз прибило писать. А когда я закончила, то повернулась к Лексу и как-то очень обыденно сказала:
– Я беременна.
– Да что ты, – ответил он и продолжил бренькать какое-то скрипучее соло.
– По-моему, да.
– Интересное кино. И кого хочешь?
– Мао Цзедуна. – Я расхохоталась и откинулась на матрасе.
Глава 5. Как странно! Жизнь выбрала нас.
Большинству мужчин свойственно желание продолжиться. Не принципиально – кто этот мужчина. Деревянный лейтенант Буратино из нашей дубовой армии, инженер с пролысиной и начальными признаками геморроя, бизнесмен с тугой мошной и пузом, подмигивающим через разошедшуюся на пупке рубашку «от кутюр» или наркоман Лекс. Разницы нет. В большинстве своем мужики умиленно поглаживают сообщившую о беременности жену по еще совершенно плоскому животу и начинают думать о том, куда поставить кроватку и как об этом сказать маме. Некоторые начинают ахать и кричать:
– Дорогая, приляг, тебе вредно так много стоять, – хотя вроде бы очевидно, что нормальный человек не станет лежать в кровати девять месяцев. Ну и конечно:
– Милая, чего бы тебе хотелось скушать? Лапочка, ты теперь ешь за двоих. Так что ложечку за папу, ложечку за маму. – Почему-то считается, что женщина, заимевшая счастье стать матерью, обязана превратиться в некое жвачное животное и довести свои показатели хотя бы до центнера. Некоторые редкие особи сразу покупают новую квартиру с видом на финский залив и с придомовой территорией, засаженной пушистыми пихтами и можжевельником, чтобы «дорогая» могла безопасно гулять. Они приводят толпу врачей и следят за каждым жестом супруги. Фотоальбомы, хроника событий, отношение к женщине как к божественной умалишенной. Лекс же только поинтересовался, кого я хочу, и этим ограничился.
– Мао Цзедуна? Тогда не надо было залетать от русского. – Произнес он и продолжил свои дела.
– Что мне делать? – спросила я его наутро. Винт кончился и нас всех колбасило. Может, я и неудачно выбрала момент для объяснений, но уж что выросло, то выросло. Никаких сведений о беременности, детях, счастье материнства у меня, как у младшего ребенка, не было. Не то, чтобы я была «против». Нет. Правда, «за» я тоже не была. Я не осознавала, что это такое со мной сотворилось. И как это понимать? И что будет дальше? Темный лес из вопросов. И ни одного ответа. Вот я и обратилась к молодому папаше:
– Что же мне делать теперь?
– Ну как. Дальше жить. Что за вопрос.
– Будем рожать? – удивилась я.
– Почему нет? Ты возражаешь?
– Да нет. И как это будет?
– Как пойдет. Да не напрягайся ты так. Ерунда, – успокоил меня он и упер куда-то прошвырнуться. Но эта его «ерунда» совсем меня не устроила. Растерянность и ошаление от моей новости как были, так и остались. Я встала и пошла в обще-художническую кухню испить чайку.
– Чего-то ты смурная сегодня, – проявили внимание девушки-красавицы из рисовальной общины. Длинные косы, «хайратники», «ксивники», расклешенные художественно изорванные джинсы и сочувствие ко всему начиная от цветочков и кончая мной.
– Да вот, беременна, – выдохнула я.
– И какие планы? – поинтересовались они. Все-таки не такое уж рядовое явление – беременность.
– Никаких. Я так понимаю, от меня ничего не зависит, – пожала я плечиками.
– Это еще почему? Ты что, сильно мечтала родить в таком месте? Или у тебя муж страстно жаждет обзавестись потомством? – набросилась на меня вдруг Надюха – взрослая бабища неопределенной внешности.
– Да ни о чем я не мечтала. А Лексу, по-моему, по барабану.
– Нормально, а? И она собралась рожать. А куда ты дите-то денешь? – она так возмущалась, что стало ясно – проблему она знает не понаслышке.
– Но что ж поделать. У меня здесь ни прописки, ни знакомых. Аборт?
– Ну а почему нет? Ты ж и не представляешь, что тебя ждет.
– Да я и не знаю, с чего начать, – растерялась я. Интересно, Лекс будет рад, если я сделаю аборт? Или также равнодушно воспримет и это?
– Стоп, девки, – вдруг высунулся кто-то из угла, – чего сразу огород городить? Может, народными средствами?
– Это как? – вылупилась я на нее. Она пояснила. Рецепт женской свободы выглядел следующим
