— А что будет с Лилей?
— Это уже третий вопрос. Ваша подруга продолжит свою интересную жизнь. Нет состава преступления, доказать, что она намеренно вас сдала, взяв деньги, можно, но маловероятно. Ну, и последнее, — объяснил Бур.
Он нажал кнопку на селекторе и приказал:
— Введите.
Кабинетная дверь неслышно отворилась, пропуская мужчину. Лет за пятьдесят, лысого, а что не облысело, было сострижено под «ноль», сухонького, подтянутого.
— Знакомьтесь, это Михаил Львович Куреев.
— И-издрасте! — не удержалась Сашка.
Вообще-то она устала. И рука болела все сильнее и сильнее, заканчивалось действие анестетиков.
И хотела домой. Все это ей уже надоело, и глубоко пофиг был этот Михаил Львович со всеми своими злодейскими планами обогащения.
— Проходите, Куреев, присаживайтесь! — вроде как пригласил Бур, указав на ряд стульев у стены. — Имеете возможность пообщаться с Александрой Владимировной, так вас интересующей.
Санька ни с кем уже общаться не хотела и, оценив настырного «поклонника», мечтала поскорее отсюда убраться.
— Скажите, — проявил любопытство «поклонник», — записи, дневники академика Кохнера у вас?
— Нет никаких дневников. И никогда не было, вас обманули, — устало ответила она.
— Я сам видел формулы, данные! Есть экспертные оценки!
— Это удачно состряпанная липа. Оська это умел. Решил, видимо, на старости лет пристроиться по специальности.
— Это невозможно! Он был умен, хитер и не стал бы играть с такими людьми!
— Да? И где он сейчас? — напомнила Сашка. — Насколько я понимаю, и с вами оказалось опасно играть и сотрудничать. Думаю, говорить нам больше не о чем. Вам вон товарищи объяснят. А я устала, знаете ли, бегала много последние дни, да по лицу наподдавали вашими стараниями, подстрелили вот.
Лев Петрович встал из-за стола, подошел к Сашке, взяв за ручку. Пожал.
— До свидания, Александра.
— До свидания, Лев Петрович.
Светский раут, обхохочешься!
Иван подхватил ее под руку и повел, повел куда-то — коридорами, лестницами, дверьми. И усадил на переднее пассажирское место своего джипа.
— Иван, — устало спросила Сашка, — а моя машина жива вообще? Ты в курсе?
— Жива, стоит у тебя под подъездом, ребята перегнали.
— Как? А ключи, документы? — шебутнула Сашка и сообразила, из какого, собственно, заведения сам Гуров и его так называемые ребята. — Ах, да!
— Вот именно! — подтвердил Иван правильность ее выводов.
Она отвернулась от него, смотрела в окно на летящие мимо улицы, теряющие четкость очертаний в снисходящих на город сумерках.
А сколько вообще времени? И какой сегодня день?
— Устала? — заботливо поинтересовался Иван. — Рука болит?
Она не ответила и голову не повернула. «Романтические» бега по пересеченной московской и прилегающей к ней местности закончились — чего уж теперь.
— Саш, а ведь ты что-то у Бура не договорила. Что?
Бура она, может, и могла обмануть — он ее не знал, не чувствовал так, как Иван, не мог уловить нюансов ее интонаций и поведения. А он мог.
— Ты сразу поняла, что ты нужна как химик? Об этом молчала, когда я просил рассказать?
Саша не повернулась к нему, не отрываясь от созерцания летящего за окном городского пейзажа, вздохнула и все же ответила:
— Да. Я проанализировала все варианты и решила, что этот самый вероятный.
— Ну и что? Я подозревал это с самого начала, ну промолчала, ну не доверяла мне, чтобы поделиться сомнениями. Ну и что? Это единственное, о чем ты умолчала?
Сашка не снизошла до ответа в этот раз.
— Что, дневники, записи существуют? — упрямо продолжил допрос Иван, заводясь понемногу. — Или существовали?
Снизошла. Но молча, покачала отрицательно головой.
— Тогда что? Кохнер все-таки синтезировал этот гребаный наркотик?! — разозлился Иван уже всерьез и повысил голос.
Вот что сидит тут, дуется, молчит?! Ему от нее тоже досталось по самое «не хочу»! Вытерпеть ее язвительность, уничижительный тон — еще то удовольствие! Молчит она, видите ли!
— Нет, — устало и без интереса к разговору ответила Александра, — его синтезировала я.
— Что-о?!
Завизжав тормозами, гуровский джип вильнул к тротуару и встал, вызвав истерические сигналы возмущенных водителей машин сзади.
— И что ты так возбудился? — ожила Сашка, тут же приходя в бойцовское состояние.
— Ты хоть понимаешь, что это значит?! — громыхал Иван возмущением.
— И что? — поинтересовалась она холодно.
— Кто об этом знает? — жестко, с металлом в голосе допрашивал Иван.
— Я, теперь вот ты.
— Кто еще?
— Никто, — огрызнулась Сашка, — знал только Герман Александрович, но он умер!
— Он мог кому-то сказать?
— Исключено! Что ты орешь на меня?! — проорала в ответ она.
— Я не ору! Я спрашиваю! — орал-таки Иван.
Полез в карман, достал сигареты, раздраженными движениями открыл окно и прикурил.
— Рука болит? — спросил неожиданно.
— Болит! У меня уже все болит! — пожаловалась агрессивно Сашка.
Он выбросил сигарету щелчком, не докурив и до половины, завел машину и не спеша двинулся вперед, вливаясь в поток.
— Те листы, что ты просматривала, твои? — уже спокойнее, без крика, но напряженно спросил.
— Мои.
— Как они могли попасть к Митрохину?
— Если я правильно поняла, самих листов у него не было, только фотографии.
— Да. Где и как он мог их переснять?
— Только один вариант — в кабинете Германа Александровича.
— Все? Сань, он мог переснять все листы и формулу конечного продукта? — строго допрашивал Гуров.
— Нет. Я получила синтез случайно, — понимая всю серьезность его вопросов, перестала вредничать она и объяснила: — Ну не совсем случайно, но работала я над другой задачей. Когда поняла, что немного не туда уехала и что может получиться в результате, увлеклась и доделала. Это описание симптоматики и действия на человека предполагаемое, никаких, естественно, исследований на человеческий организм не проводилось, только на мышках. Я описала ожидаемую реакцию на основании других исследований.
— «Раздвоение личности и осознание себя в обоих состояниях одновременно: в действительности подавляемая личность, и в нереальности — доминирующая личность. Нереальность является более яркой, с любыми вариантами проявления подсознательного индивидуального скрытого и подавляемого человеком комплекса, стремления. Достижение безмерной радости, эйфории, гиперудовлетворения, полного
