— Минутку, пожалуйста, — сказал бородатый и направился к Билли и Фернандо. Они тут же согнулись в поклоне, одной рукой коснулись земли. Последовала короткая беседа, которой я не расслышала, потом бородатый хлопнул в ладоши и нетерпеливо махнул рукой. Еще раз сделал то же самое, и Билли и Фернандо начали пятиться, причем на лицах у них сменялись тревога и смесь недоверия с облегчением. Потом они развернулись и побежали. Какое-то время было слышно, как их босые пятки шлепают по горячему гудрону. Мы смотрели им вслед, а они бежали обратно, в сторону Гроссо Арборе.
Маленький обернулся к нам, протянул руку, которую мы, соответственно, и пожали, сперва Ян, а потом я. Она была сухая и очень мозолистая, жесткая, как кожура полузасохшего лимона.
— Меня зовут доктор Амилькар, — сказал он. — Куда вы едете?
Я ему ответила.
— Мне очень жаль, — он оглядел нас обоих, — но я вынужден забрать ваш «лендровер». — Английский у него был хороший, акцент — как у образованного.
— Вы не можете нас здесь оставить, — брякнул Ян решительно, не слишком осмысленно.
— Нет, разумеется, нет. Вы поедете со мной.
— Кто вы такие? — выпалила я.
Доктор Амилькар снял очки и потер глаза, словно обдумывая, разумно ли будет ответить.
— Мы… — он помолчал. — Мы ЮНАМО.
СМЕРТЬ ПРОРОКА
Наутро после звонка Богдана Хоуп получила письмо от Джона. Она сразу заметила, что почерк изменился, из-за сильного наклона влево его стало трудно читать.
Милая Хоуп,
прост мне этот поток букв, но мне помогает, действительно помогает, когда я записываю. Это лучше, чем бесконечно тасовать и подтасовывать мысли, рассовывать их в полуосмысленные слова. Это в самом деле помогает.
Мне здесь неплохо, врачишки впервые в жизни действительно что-то для меня делают. Веселого в этом не много, но это действует — вот что главное. В конце концов, когда человек идет на поправку, ему и не должно быть весело. Хорошо проводить время можно, когда поправишься, а не тогда, когда идешь на поправку. А мы с тобой хорошо проводили время, так ведь, милая моя девочка? Помнишь, в Шотландии? Помнишь того придурковатого мальчишку, который всегда швырял в нас камнями, когда мы на велосипедах проезжали мимо, и как ты на него закричала, что если он еще раз такое выкинет, ты яйца ему оторвешь? Это на него подействовало.
Но «хорошо проводить время» не достаточно. Существует игра и существует работа. И я теперь вижу, вернее, врачи помогают мне увидеть: моя беда была в том, что за последние месяцы между мной и моей работой появилась завеса. Что-то полупрозрачное, как марля, встало между мной и тем, что я стремлюсь сделать в науке. И мешало мне четко видеть. Милая, извини за такие слова, но этой завесой была ты. Ты была тенью, разделявшей меня и свет. Понимаешь, потому я и встречался с Дженни Л. Я тогда этого не понимал, но я пытался убрать тебя с дороги. Пытался пройти сквозь занавес. Но тогда я, конечно, не знал об его существовании. Врачи теперь помогают мне разобраться, в чем было дело. Понять, почему я поступал так, а не иначе.
Как бы то ни было, именно из-за этого нам пришлось расстаться: нужно было, чтобы ничто не затемняло мне путь. И я увидел, куда должен двигаться, но нечетко, потому и чувствовал себя сломленным, потому и болел. Ясность видения — главное в моей науке. Какая математика в тумане? (Какой ландшафт окружает меня с моими туманными полями? Ты понимаешь, что я имею в виду!)
Я жду от пребывания здесь, чтобы ясность ко мне вернулась, и она возвращается. Я снова начинаю хорошо работать. Доктора говорят, что когда она вернется, то все будет по-другому и ты больше не будешь загораживать или покрывать туманом мой путь вперед. И мы сможем снова быть вместе. И еще врачишки говорят, что, когда я закончу это лечение, они выпишут мне лекарство, от которого глаза становятся ясными и широко открытыми.
Приезжай меня навестить. У меня все хорошо. Я иду на поправку. Я нахожусь в нервно- психиатрической больнице «Гамильтон Клер», в Уимблдоне. Позвони моему врачу, доктору Фену, он скажет тебе, когда приехать.
Con amore
Джон.
Когда Хоуп приближалась к ограде «Гамильтон Клер», то у нее возникли ассоциации с муниципальным крематорием. Но за низкими кремовыми стенами, окруженными бордюрчиком из гераней, она увидела ухоженные шелковистые газоны и группки тополей, которые подошли бы, пожалуй, для территории педагогического колледжа или образцовой средней школы.
Больничный комплекс был построен в пятидесятых: унылые коробки из светло-серого кирпича, все
