— Она плачет от счастья, — отец освободил жесть от газет и взгромоздил на камни над огнем. — Говорит, что до тех пор, пока я не заставил ее нырять, она думала, что не умеет плавать. А где ты взяла такую шикарную железяку?
— Попросила на стройке, — я постаралась ответить быстро и безразлично — подробностей не хотелось.
— Вот! — гордо провозгласил папа. — Врожденная дипломатия! Плюс немного хорошего воспитания.
Потом он призвал всех наблюдать, как от жара раскрываются ракушки. Смешно шутил. Открыл пластиковые бутыли с вином. Все подтянулись и согрелись, подобрели...
Опять рассказывал про то, как был комиссаром Сибири, как бросил школу из-за влюбившейся в него учительницы, про первые в Вильнюсе джинсы, которые, конечно, были только у него, про романтичность, не то, что сейчас. Цитировал самого себя.
Появилась гитара, затянули ностальгическую, тосты стали редкими, но адресовались только Будинасу, и, в основном, касались благодарности за чудный день, за преодоления, за открытые в самих себе возможности...
Я успокоилась. Все опять хорошо.
Что-то захрустело на зубах у папы, он взвыл и достал изо рта крошечную беленькую твердость:
— Это жемчуг! В юности я сделал ожерелье из таких жемчужин для своей возлюбленной...
Какой возлюбленной, какими техническими средствами изготовил и где взял в Литве мидий и жемчуг, не интересовались. Барышни просто оживились, и уже оформилась мысль отправить мужчин снова к дальнему плодовитому камню.
— Я буду срать жемчугом! — папа одержимо вскрывал одну за другой маленькие раковины мидий и поглощал их, кажется, не жуя.
— Ты будешь срать своими зубами, — вдруг раздался чей-то незнакомый никому, но уже слышанный мною голос.
Все обернулись против солнца, прищурились.
Совсем рядом стояли грозные мужики во главе с Кем-то, они свирепо уставились на Будинаса.
— Иди сюда, козел, я покажу тебе, как издеваться над ребенком.
Сердце мое заколотилось.
Отец потянулся, надел валяющийся рядом пиджак прямо на голое (абсолютно голое) тело, закурил трубку, потыкав мизинцем в раскаленный кратер.
Все это неспешно — вот выдержка — и направился куда-то в сторону, как гулять.
Кто-то даже опешил от такой наглости. С недоумением посмотрел на мужиков и, так как ничего не оставалось делать, пошел за Будинасом.
Все напряженно следили за удаляющимися фигурами, причем мужественный Кто-то почему-то не догонял Будинаса, не останавливал его, а, как завороженный, шагал след в след, нейтрализованный странной самоуверенностью интеллигентного на вид врага.
Наконец Будинас остановился, повернулся к Кому-то, что-то ему сказал. Было видно, что Кто-то даже не пытался ничего говорить, просто слушал, потом опускал голову все ниже и ниже, потупив взор. В какой- то момент Будинас что-то кричал, было видно, как он размахивает руками и трясет указательным пальцем перед лицом Кого-то, потом оставляет Кого-то стоять в одиночестве на берегу. А сам так же неспешно возвратился назад.
Все сохраняют тишину. Я, ни жива, ни мертва — рассыпалась мелкими пляжными камушками.
Будинас снимает пиджак, садится, продолжает молча курить, смотрит вдаль. Вдруг затягивается Петраркой:
Подходит Кто-то, шепчет на ухо одному из мужиков, тот согласно кивает и быстро удаляется. Кто-то присаживается рядом с Будинасом, показывает рукой мужикам, чтобы тоже присели.
Отец еще долго читает стихи, когда заканчивает, все восторженно хлопают — и Кто-то тоже.
А спустя некоторое время приходит отосланный мужик, приволакивает в огромных пакетах еще вино и фрукты. Складывает все это возле костра — барышни кокетливо хихикают.
Кто-то встает, благодарит «ЗА ВСЕ» Будинаса и удаляется, прихватив с собой мужиков.
Отец командует разлить вино по кружкам:
— За дипломатию, — провозглашает он, бросает лишь один многозначительный взгляд на меня и делает несколько глотков вина прямо из бутылки.
Вечером папа еще заставит всех зарабатывать деньги на гурзуфской улице, исполняя песни, танцы и гимнастические трюки. Не оттого, что нет денег, а «для профилактики», ведь «с трудом заработанное всегда вкуснее». Я буду, подавляя стыд и замаливая грех, крутить акробатическое колесо и обегать всех с папиной шляпой.
На следующее утро самые стойкие еще отправятся на баркасе в открытое море ловить рыбу. Та девушка, что плакала, научившись плавать, снова будет плакать. Прямо на пляже отец организует строительство коптильни, наготовит рыбы -девушка подавится костью и закатит глаза. Пока все будут уверены, что она умирает, папа залезет ей в рот грязным ершиком для чистки мундштука, и девушка воскреснет.
Потом будет возглавленная Будинасом мини-экспедиция в горы к какому-то целительному источнику.
Потом у меня воспалятся уши, папа натолкает в них по полбаночки вьетнамского бальзама «Звездочка» и прикажет выпить залпом сто пятьдесят граммов водки. Свидетели назовут его «извергом», но мои семилетние уши чудесным образом исцелятся.
Потом он достанет пропуск на самый крутой пляж, в котором будет опрометчиво написано «Вход разрешен Будинасу Е.Д. и членам его семьи». Стоит ли отметить, что примерно 20-30 человек, преимущественно женского пола, будут заботиться обо мне на этом пляже, представляясь на КПП папиными племянницами?
И так всегда.
— Мам, это я, мам! Але, у нас все хорошо...
— Мидии жарили? — осторожно спрашивает мама-Будинас.
— Да
— Никто не пострадал? — мама собрана и напряжена.
— Нет, все в порядке.
— Фу... Слава богу, — вздыхает мама и немедленно начинает заполнять кабель, протянутый через всю страну, своей историей:
— Ты знаешь, когда мы в последний раз вместе с твоим отцом жарили мидии...
Сергей Ваганов
Люди, которые сделали эту книгу, попросили меня написать что-нибудь о Будинасе «в его духе».
Если «в его духе», то начал бы так: лить из говна пулю все-таки интереснее, почетнее и, я бы сказал, эффективнее, чем делать из пули говно...
