Через час, без единой бумаги, оперативно и решительно в городе были организованы кооперативы чеканщиков, гранильщиков, каменщиков, вышивальщиц и прочие добровольные организации, готовые внести свой вклад в развитие экономики и заработать при этом больше, чем могли заплатить городские учреждения, даже с учетом тринадцатой зарплаты. Бюрократия лишилась рабочих рук.
Прошло еще пять дней. Жизнь в городе текла спокойно. Новые инструкции не появлялись.
Утром во вторник Удалов сказал жене Ксении:
— Ксюша, наша титаническая борьба с бюрократией кончилась в нашу пользу. Бюрократия потерпела поражение!
Тут из другой комнаты вышел сын Удалова, подросток Максимка.
— Папа, — сообщил он, — мы в поход не пойдем.
— Почему же? — удивился Корнелий. — Ты же так готовился.
— Вчера приходил к нам один дядя из Горпромплана и всем нам предложил заработать.
— Вам? На каникулах?
— Папа, ты совершенно не следишь за дискуссиями о просвещении. Пора наконец приблизить школу к жизни. Наше образование находится в критическом положении. Я не хочу быть недорослем! Мой сверстник в Соединенных Штатах зарабатывает на каникулах сотни и даже тысячи долларов, разнося молоко и газеты!
— Остановись! — закричал Удалов. — Все стали образованные! Иди зарабатывай. Но честным трудом!
— Я понял, папа. Если мне предложат что-то бесчестное, я откажусь, даже если на эти деньги я мог бы купить мотороллер.
Вечером они встретились с сыном за ужином.
— Ну что, сынок? — спросил Удалов.
— Очень интересная идея, — ответил Максимка. — Все мы будем работать курьерами.
Удалов искренне рассмеялся:
— Какими же вы будете курьерами, если бумаг нету?
— А мы и будем бумагами. Каждый из нас получает номер. Я, например, исходящий 18–24 от 14 июня. Состою из шестидесяти пунктов и завтра с утра направляюсь в область.
— Не выйдет, — ответил Удалов, все еще не в силах поверить в дьявольскую выдумку Горпромплана. — Ты не запомнишь все пункты.
— Запомню, — улыбнулся подросток.
Он вытащил из кармана длинную тонкую веревку, от которой отходили короткие веревочки со множеством узелков.
— Письмо туземцев майя, — пояснил он отцу. — Докладывая мое содержание, я пользуюсь этим письмом как подсказкой. Показать?
— Ну… — неуверенно сказал Удалов.
Максимка встал в позу, потянул пальцами конец веревки и монотонно заговорил:
— Исходящий 18–24 от 14 июня. В областное управление Главпромпланстройкомплекта заместителю подзаведующего сектором вторичного учета товарищу Богаткину Гы Мы…
— Хватит, — махнул рукой Удалов. — Сдаюсь. Боюсь только, что они там тебя заприходуют, пришьют к делу, положат на полку и забудут покормить.
Сын только отмахнулся. Он ходил по комнате, перебирал пальцами веревочки и тихо бубнил.
Наутро Удалов, проходя мимо открытых окон Горучетинспекции, услышал доносящееся оттуда бормотание. Он остановился, заглянул внутрь. Перед начальственным столом стояла девчушка лет десяти и послушно повторяла за начснабом Лапкиным, которого Удалов давно знал:
— Пункт третий: поручить руководителям нижних упадочнических звеньев…
— Не упадочнических, а управленческих, девочка! Если не запомнишь до обеда — лишишься компота.
На автобусной остановке в ожидании машины в область томились два десятка школьников с веревочками в руках…
Трое юношей и первоклассник в очках ждали Удалова в конторе.
Они были вежливы, но настойчивы. Удалову пришлось выслушать их тексты и послания соответствующих организаций. Затем Удалов покорно спросил:
— А где расписываться в получении?
— Если есть круглая печать, — ответил один из ходячих документов, — ставьте мне на лоб.
— На лоб?
— Разумеется, чтобы видно было.
Удалов улыбнулся. Он достал из стола круглую печать, густо намазал ее чернилами и злорадно припечатал круглые лобики детей.
— Пускай теперь вас папы с мамами отмывают! — сказал он.
Но когда подошел к очкастому первокласснику, рука его не поднялась.
— А еще куда можно? — спросил он.
Мальчик протянул ему ладошку. И Удалов припечатал ладошку.
Весь день по городу шастали входящие и исходящие. У некоторых детишек на лобиках стояло уже по три-четыре печати. А на щеках были подписи фломастерами. Удалов перестал улыбаться.
А когда вечером вернулся из города усталый Максимка, лоб и щеки которого были густо разукрашены штампами и печатями, он собственноручно, несмотря на громкие вопли мальчика, который лишался честно заработанных денег, отмыл его в ванной так, что только кожа не слезла.
Впрочем, та же сцена повторилась во многих домах, что сильно обесценило детей в качестве документов.
А на следующий день после короткого и бурного совещания в Гордоме все дети города были отправлены в палаточный лесной городок, который мгновенно выстроили родители.
— Ну вот вроде и все, — сказал Удалов еще через день.
Ему только что позвонил Коля Белосельский, который сообщил, что к нему прорвались курьеры из области. Один принес инструкцию, вырезанную из березовых листьев, второй прямо в кабинете снял майку и показал письмо, написанное на его животе. Следовательно, в других городах и даже в области почин великогуслярцев был подхвачен.
— Титаническая борьба подошла к концу, — сообщил Удалов жене, уходя на службу.
— Ты мне это уже говорил, — ответила Ксения. — Погоди, они еще не сдались.
Удалов только отмахнулся от пророческих слов супруги. Светило солнце, пели птицы, впереди гудели автомобили. На центральной площади города, обширной и заасфальтированной, что-то происходило.
Машины и автобусы, которые намеревались было пересечь площадь, вынуждены были остановиться.
Туда, на площадь, чиновники из различных учреждений, здания которых окружали площадь, выносили свои столы. Сотни столов, тысячи столов…
Руководители учреждений и контор, руководствуясь планчиками, нарисованными на клочках туалетной бумаги, указывали, где ставить столы.
Удалов остановился на краю площади среди зевак, стараясь понять, что же замыслила гибнущая бюрократия.
Постепенно стал вырисовываться рисунок, согласно которому устанавливались столы. В сумме они составили три громадные буквы:
Затем по команде сотрудники уселись за столы и стали смотреть в небо.
Удалов тоже посмотрел в небо. Небо было голубым и пустым.
— Чего вы хотите? — спросил он у ближайшего чиновника.
— Нам не объясняли, — ответил тот. — Сказали, чтобы сидеть и ждать. Начальству виднее.
Начальство с Удаловым разговаривать не стало.
