уже 112 600 (47 %).
Пошла «большая приватизация», серия залоговых аукционов. Про залоговые аукционы не хочется писать. Горько и стыдно. ЗИЛ продали за 250 млн долларов, хотя даже российские эксперты называли цену минимум в миллиард долларов. Зарубежные же называли цену и еще в два раза больше.
«Если до уничтожения Верховного Совета граждане получили какую-то часть доли, пусть самую мизерную, от проведения первого этапа приватизации народного хозяйства (ваучеры), то в последующем, когда была проведена «большая приватизация», граждане страны не получили ни копейки. Правительство Ельцина распродало основные предприятия государственного сектора экономики как свою личную собственность. Правящая бюрократия всецело распоряжалась ею по своему хотению, без какого-либо контроля со стороны общества и не руководствуясь никакими законами» [260].
Продолжался развал «оборонки». Государственный оборонный заказ с 1991 по 1995 год уменьшился в 5 раз. 60 % оборонных предприятий переходили на самофинансирование. «Конверсия» последовательно уничтожала российский ВПК, причем во время дефолта 1998 года «в реальном исчислении военный бюджет сократился втрое».
Правда, в своем выступлении один из лидеров «Яблока» подчеркивал: Ельцин несет за развал ВПК моральную, а не юридическую ответственность [261]. Почему не юридическую?! Ведь сам Арбатов говорил, что Ельцин сосредоточил в своих руках просто исключительную власть.
К 1996 году промышленное производство сократилось на 50 %, сельскохозяйственное — на треть. Потери ВВП составили примерно 40 %.
При этом чем более сырьевой характер носила отрасль, тем меньший спад был в производстве продукции. Наиболее сильно пострадало машиностроение и высокотехнологичные отрасли. Объем продукции легкой промышленности сократился на 90 %. Если комбайнов и тракторов в 1996 году производили «всего» в 13–14 раз меньше, чем в 1990-м, то магнитофонов в 1065 раз, видеомагнитофонов — в 87 раз.
На место российского производителя властно вторгся иностранный.
В структуре производства резко возросла доля добычи сырья. Если в 1990 году сырье составляло 60 % экспорта, то в 1995 году — 85 %. Экспорт высокотехнологичной продукции сократился в 7 раз.
Если в 1990 году валовый сбор зерна составил 116 млн тонн, то в 1998 году был зафиксирован рекордно низкий урожай — менее 48 миллионов тонн. Поголовье крупного рогатого скота упало с 57 млн в 1990 году до 28 млн в 1999 году, овец — с 58 до 14 млн соответственно.
Дешевое мясо вырезаемых колхозных и совхозных стад многим помогало пережить зимы 1994/95 и 1995/96 годов. Но мы не могли не думать: что дальше?! И что вообще будет, когда доедим остатки колхозных стад?!
Слово «бюджетник» при Ельцине стало синонимом «нищий». Бюджет за время правления Ельцина сократился в 13 раз.
Россия переместилась с 25-го места по уровню жизни в 1990 году на 68-е место в 2000 году.
Резко возрос внешний долг России. Сам дефолт произошел потому, что к 1998 году он составил 146,4 % ВВП. А после дефолта, в 1990-м, безработица в России достигла 9 млн человек.
Мне называли разные цифры состояния «семьи» Ельцина, то есть его родственников и, говоря языком юристов, «аффилированных с ними лиц»: от «всего» $3–4 млрд до $10–15 млрд. Какая цифра ближе к истине, я не знаю и не уверен, что это вообще важно.
Удивляться ли тому, что в день ухода Ельцина от власти Председатель Правительства В.В. Путин подписал указ, гарантирующий Ельцину защиту от судебного преследования?
Заключение
В.В. Путин не произносил фразу «Революция окончена», но фактическое окончание революции наступило именно при нем. Похоже, этого и не может простить ему племя революционеров. Жажда разрушать, гадить, пакостить, красоваться на митингах бушует в их жилах. Любая стабильность, любые правила игры — даже самые справедливые, их никогда не устроят.
В нормальном обществе Президента, при котором уровень жизни за 10 лет вырос в три раза, носили бы на руках. Портреты Путина висели бы не в кабинетах холуйствующих чиновников, а в частных домах. Россия от этого далека, а на Болотной площади время от времени собираются новые разрушители. Наверное, высокий уровень жизни им не нравится. «При Ельцине» было лучше. интереснее. Наверное, особенно интересно было умирающим без лекарств и еды старикам и старухам, но это, как вы понимаете, неприличное, политически некорректное предположение.
Революционеры требуют права на разрушения. И если от этого сдохнут старики и старухи — тем лучше! Им станет еще интереснее и веселее.
Революции почти всегда заканчиваются только тогда, когда их доводят до полного абсурда самые остервенелые революционеры. Те, кто готов прекратить революционный погром, меньше уверены в себе, не так агрессивны и активны. Неудивительно — ведь еще вчера революционная сволочь всем скопом кидалась в бой, а тут вдруг кто-то хочет прекратить общее дело, остановиться. Такой и сам себя чувствует неуютно, и для более радикальных деятелей странен, неубедителен.
Во Франции 1793 года радикалы-якобинцы оттеснили чуть более спокойных жирондистов и скоро вырезали их почти поголовно.
В России эсеры и меньшевики пошли под нож намного более крайних революционеров — большевиков.
В обоих случаях были даже группки еще более крайних революционеров. Якобинцы остановили «бешеных», коммунисты в России — еще более безбашенных анархистов.
В 1993 году тоже победили крайние — ельцинисты, оттеснив еще более крайних — группу Гайдара.
К счастью, абсолютное большинство населения России революций не хочет. Страшный опыт Гражданской войны 1917–1922 годов сказался и в 1991–1993 годах: люди упорно не хотели воевать друг с другом. Надеюсь, «сработает» и опыт 1993 года. Опыт пуль, жужжащих вдоль московских проспектов, луж крови на мостовой, истерзанных пытками трупов 19-летнихдевчонок.
Революции — это всегда разрушение и смерть.
Революции — это кровь и мозги на мостовой.
Революции — это мороз и голод в нетопленых жилищах.
Революция — это власть бандитов.
Революции — это время мародеров.
Только полный идиот может хотеть революции.
Только преступник может призывать к революции.
Только уголовная мразь может организовывать революцию.
Только последний подонок может врать, что революция может быть кому-то на благо. Единственное хорошее, что несет революция, — это опыт.
Это страх перед новой революцией.
Примечания
1
