Человек в культуре древнего Ближнего Востока

компонент нашего настоящего, современности, ибо «и в наше время рядом с наукой, одновременно с картиной явлений, раскрытой и объясненной новым естествознанием, продолжает бытовать мир представлений ребенка и первобытного человека… Он удивителен и сказочен; в этом мире между явлениями природы смело перекидываются мосты — связи, о которых иной раз наука еще не подозревает» [19, с. 3]. Древневосточный человек поставил много вопросов, которые актуальны и в современном мире. Более того, они приобретают особую значимость именно в настоящее время, причем не только в области научных прозрений и догадок, но также в сфере таких кардинальных проблем человеческого существования, как человек и мир природы, человек и мир людей, «я» и «мы», «мы» и «они», жизнь и смерть, добро и зло и множество других.

Третье. Древневосточный человек не только впервые задался вопросами, которые стали жизненно важными и для нас, — порой он давал на них ответы, важность и значение которых мы только теперь начинаем оценивать. «Складывается впечатление, — пишет М. Д. Ахундов, — что чем выше уровень развития науки, тем глубже во времени приходится искать предтечи и основы современных представлений» [11, с. 4]. Это парадоксальное утверждение иллюстрируется сопоставлением «сумасшедших идей» современной физики о пространстве и времени с их восприятием в мифологических моделях мира. Подобная созвучность наблюдается также в современном искусстве [51, с. 103 и сл.]: важнейшие признаки мифологического восприятия времени, такие, как цикличность, обращенность в прошлое, единство пространства — времени и др., находят выражение в творчестве ряда выдающихся художников XX в. — Т. Манна и М. Пруста, М. А. Булгакова и других. Это подводит нас к «мифологизму» современной литературы, возможно, основному (хотя и наиболее спорному) проявлению в современности древневосточной культуры (равно как и других культур мифологического мышления).

Как ни относиться к этому явлению, совершенно справедливо названному одним из самых глубоких парадоксов культуры XX в. и представляющему собой «соединение того, что по сути своей считалось несоединимым, формирование нового типа художественного образа, сплавляющего черты литературы и мифа» [121, с. 236], не приходится сомневаться в его существовании и роли в нашей культуре. Это подтверждается не только значительностью художников, его представляющих, но также масштабами его распространения: немец Т. Манн и ирландец Дж. Джойс, австриец Ф. Кафка и американец Дж. Апдайк, колумбиец Г. Гарсия Маркес и бразилец Ж. Амаду, русский советский писатель М. А. Булгаков, киргизский советский писатель Ч. Айтматов, латышский советский писатель и композитор М. Заринь и многие другие. «Мифологизм» этих художников, конечно, нельзя считать повторением или воспроизведением древнего мифологизма, он не имеет ничего общего и с тем, что И. М. Дьяконов [43, с. 32–33] называет «третичным» мифотворчеством — попросту стереотипным мышлением, пустопорожними клише. Речь об ином — миф с его ориентацией на постоянное и стабильное в мире человека и природы, с признанием единства или по крайней мере близости человека и природы, вещи и человека, «я» и «мы» представляется многим современным художникам действенным средством, чтобы собрать воедино разобщенный мир, разорванное сознание, представляется островком устойчивости и стабильности в мире лихорадочного бега, мостом от частного к общему, от локального к глобальному, от индивидуального к общечеловеческому, от настоящего к прошлому и будущему, что гениально предчувствовал или предвидел Гете, написав:

Север, Запад, Юг в развале.
Пали троны, царства пали.
На Восток отправься дальний
Воздух пить патриархальный,
В край вина, любви и песни,
К новой жизни там воскресни.

Но это из области психологических загадок творчества. Даже выяснив, что так занимает (а порой и привлекает) нас в образе наших далеких предков, какие нити тянутся к нам из далекого прошлого, мы постоянно продолжаем ощущать себя в своем сегодняшнем мире, с его четкой логикой, обостренным общественным и классовым сознанием, с его оптимистическим устремлением в будущее и ясной программой достижения этого будущего.

Список сокращений

Быт. — кн. Бытие.

Исх. — кн. Исход.

Втор. — кн. Второзаконие.

I–IV Ц. — I–IV кн. Царств.

Ис. — кн. Исаии.

Иер. — кн. Иеремии.

Йез. — кн. Иезекииля.

Ам. — кн. Амоса.

Пс. — кн. Псалтырь.

Пр. — кн. Притчей Соломоновых.

Дан. — кн. Даниила.

Неем. — кн. Неемии.

Пар. — кн. Паралипоменон.

Гер. — Геродот. История в девяти книгах. Л., 1972.

ВДИ — Вестник древней истории. М.

МНМ — Мифы народов мира. 1–2. М., 1980–1982.

НАА — Народы Азии и Африки. М.

ПС — Палестинский сборник. М. — Л.

AAASH — Acta Antiqua Academiae Scientiarum Hungaricae. Budapest.

ABR — Australian Biblical Review. Melbourne.

AfO — Archiv fur Orientforschung. Graz.

AOF — Altorientalische Forschungen. Berlin.

BA — The Biblical Archaeologist. New Haven.

BASOR — Bulletin of the American Schools of Oriental Research. New Haven.

HaTR — Harvard Theological Review. Cambridge (Mass).

IEJ — Israel Exploration Journal. Jerusalem.

JAOS — Journal of the American Oriental Society. Baltimore.

JBL — Journal of Biblical Literature. Missoula.

JESHO — Journal of the Economic and Social History of the Orient. Leiden.

JNES — Journal of Near East Studies. Chicago.

JQR — Jewish Quarterly Review. London.

JRH — The Journal of Religious History. Sydney.

OLP — Orientalia Lovaniensia Periodica. Leuven.

StTh — Studia Theologica. Lund.

VT — Vetus Testamentum. Leiden.

ZAVA — Zeitschrift fur Assyriologie und vorderasiatische Archaologie. Berlin — New York.

ZAW — Zeitschrift fur die alttestamentliche Wissenschaft. Berlin — New York.

Список цитируемых работ