выбору местоимений:
— Кому это «нам»?
— Мне и Генри. Мы поженимся.
— Вот это да! Ты что, его любишь?
— Пламенно и безумно.
— А он?
— Еще безумней.
— Ну, знаешь! А что тетя Дора?
— Она об этом не слышала.
Фредди помрачнел. Он любил кузину и боялся за ее счастье.
— Услышит — не обрадуется.
— Да.
— Не хотел бы ее осуждать, но она снобиха номер один.
— Мама — ангел.
— Возможно, я этой стороны не видел. Но социальные различия ощущает очень остро. Племянник кабатчика… Может быть, этот дядя — аристократ-эксцентрик? А кто там папа?
— Спортивный репортер. Наш Галли с ним выпивал в одном кабачке.
— Все время у тебя кабачки! А мама?
— Гимнастка из мюзик-холла. Большой друг дяди Галли. Вообще-то она умерла, он ее раньше знал. Он говорит — вязала банты из кочерги.
Фредди вынул и протер монокль. Он был очень серьезен.
— Итак, — подытожил он, — у Глиста есть кабачок и сердце.
— Да.
— Конечно, для тебя это много. Сердце, думаешь ты, дороже короны. А тетя? Галли для нее не авторитет. Вряд ли ей все это понравится.
— Поэтому мы и женимся сегодня, сами.
— Что?!
— То, что ты слышал. Я все продумала. Мы должны поставить их перед… как это по-французски?
— Oh la la?
— Fait accompli[1]. Против него не поспоришь. Понимаешь, нам нужны деньги. Даст их дядя Кларенс.
— Ты думаешь?
— Ну, он же глава семьи. Это его долг. Так вот, ставим перед fait accompli, идем к дяде Кларенсу и говорим: «Я ваша племянница. Генри теперь тоже ваш племянник. Кровь не водица. Помогите нам с этим кабачком, что вам стоит? Дело верное». Права я?
Энтузиазм ее передался Фредди. В конце концов, и он женился тайно, а что вышло! Вспомнив день, когда они с Ниагарой стали мужем и женой, он совсем расчувствовался:
— Вообще-то права.
— Фредди, ты душечка! — вскричала Пруденс, сияя светлыми глазами. Теперь ей казалось, что она всегда любила принца кормоторговцев, и страшно было вспомнить, как в десять лет она сбила с него цилиндр уголком кирпича. — Спасибо! Ты сейчас занят?
— Да нет, не особенно. Должен зайти к ювелиру, а так — нет.
— Зачем тебе ювелир? Подарок для Ви?
— Я ей куплю кулончик, но вообще-то надо отдать в починку Ниагарино ожерелье. Неудобно получается — она мне его оставила, то-се, я не иду, она пишет, а сегодня пришла телеграмма. Почему ты спрашиваешь? Я тебе нужен?
— Скорее да. Генри непременно забудет привести свидетеля. А шофера такси не хотелось бы.
— Я тебя понимаю. Мы с Агги позвали именно шофера, и он нам все испортил. Шумный такой… Увязался в ресторан. А разве Галли не придет? Вроде бы он ваш покровитель.
— Что ты, дядя Галли к двенадцати не встанет. Я думаю, он лег часов в шесть. Ну Фредди, ну миленький!..
— Чего там, приду. Мы, Трипвуды, верны друзьям. Со мной будет такой Плимсол.
— Зачем?
— Надо. Я его везу в замок, он может сбежать. Это очень важно.
— Он что, особенный?
— Еще какой особенный! Он Типтон.
— Это что такое?
— Ты не слышала о магазинах Типтона? Сразу видно, в Америке не была. Они есть в любом городке. Продают все, включая наш корм. То есть я хотел бы, чтоб наш, у них всякий бывает. Если поставить коробки корма, который они продают за год, выйдет от Мэна до Флориды. Может, и дальше.
— А твой Плимсол — переодетый Типтон, да? Я ему скажу: «Привет, Плимсол!», а он сорвет баки и закричит: «Первое апреля! Я Типтон».
Фредди поставил ее на место.
— У Плимсола, названного Типтоном в честь дяди, — контрольный пакет акций, — сказал он. — Моя цель — чтобы они брали корм только у нас. Если это мне удастся, я смогу отпраздновать самую большую из моих побед.
— Твой тесть обрадуется. Он тебя назначит… что у вас выше вице-президента?
— Вообще-то, — признался честный Фредди, — с вице-президента у нас начинают. Я бы хотел стать помощником главного продавца… ну, чем-нибудь таким.
— Что ж, желаю удачи. А надежда есть?
— То есть, то нету. Понимаешь, Типпи недавно принял наследство, месяца два, и все не просохнет.
— Такой человек понравится дяде Галли. Родственная душа.
— Никак не поймаю нужной минуты. То он пера держать не может, то ему все противно, кроме питьевой соды. В Бландинге легче, то есть мне, ему труднее. Он там не достанет всего, что нужно.
— И никуда не денется, ты загонишь его в угол.
— Верно! Этого я не учел. Ну, козявка, мне пора. Где эта ваша свадьба?
— На Бромтон-роуд. За гостиницей «Парк-отель».
— Когда?
— Ровно в двенадцать.
— Так. Успею поработать с тетей Дорой и заглянуть к ювелиру. Потом звоню Типпи, договариваюсь — и к вам.
— Маме не проговорись.
— Дорогое дитя! О чем ты? Если я замкнул уста — они, это… замкнуты.
Минут через двадцать он вышел от леди Доры, серьезный и печальный. Работал он тщетно. Верный слову, уста он замкнул, и сейчас ему казалось, что он мог бы их вообще не отмыкать.
Тетя не отвергла его, но была рассеянна и неоднократно намекала, что лучше ей остаться одной. Она пообещала испытать образчик корма, и все же, выходя уже от ювелира, Фредди понимал тех, кто тщетно охмурял глухого аспида.
Однако он позвонил в пристанище богатых, отель «Баррибо», вызвал мистера Типтона и услышал хриплый голос:
— Алло!..
— Привет, Типпи. Это Фредди.
— А, Фредди… Привет. А я как раз ухожу.
— Куда это?
— К доктору.
— Худо тебе?
— Да нет, ничего. Даже очень хорошо, только сыпь какая-то. У тебя бывала сыпь на груди?
— Вроде нет.
