— Иди, Гасси, — сказал я и остался стоять, наблюдая, как он прошел мимо этой гориллы, стараясь держаться как можно дальше, и скрылся за углом. Убедившись, что все благополучно, я обратился к Споду.
— Спод, — произнес я ровным, бесстрастным тоном, — я приказал вам оставить Гасси в покое или не приказывал?
Весь его вид выражал мольбу.
— Пожалуйста, Вустер, может быть, вы позволите мне хоть как-нибудь его проучить? Ну самую малость: хотя бы дать пинка под зад?
— Никогда.
— Конечно, все будет, как вы скажете. — Он удрученно поскреб щеку. — А вы читали этот блокнот, Вустер?
— Нет.
— Он написал, что мои усы в точности похожи на бледное грязное пятнышко, которое осталось на краю кухонной раковины после того, как там раздавили таракана.
— У него всегда был поэтический склад ума.
— А когда я ем спаржу, перестаешь верить, что человек — венец творения.
— Да, помню, он говорил мне. Кстати, он прав. Я обратил внимание за ужином. Совет вам на будущее, Спод: берите овощи в рот деликатно и беззвучно. Не спешите, не набрасывайтесь на них с чавканьем. Старайтесь помнить, что вы человек, а не акула.
— Ха-ха-ха! Человек, а не акула! Очень остроумно, Вустер. Отлично сказано.
Он снова засмеялся — не скажу, чтоб очень искренне, как мне показалось; и тут подоспел Дживс с графином на подносе.
— Принес бренди, сэр.
— Что-то вы долго, Дживс.
— Да, сэр. Я снова приношу извинения за столь долгое отсутствие. Я задержался с полицейским Оутсом.
— Вот как, опять болтали?
— Не столько болтал, сэр, сколько останавливал ему кровь.
— Кровь?
— Да, сэр. С полицейским произошел несчастный случай.
Легкая досада мгновенно улетучилась, ее место заняла жестокая радость. Жизнь в Тотли-Тауэрсе закалила меня, благородные чувства притупились, известие, что с полицейским Оутсом приключился несчастный случай, вызвало у меня ликование. Честное слово, только одно могло доставить мне еще большее удовольствие: весть о том, что сэр Уоткин Бассет наступил на кусок мыла и всей своей тушей грохнулся в ванну.
— Что за несчастный случай?
— Его ранили, сэр, когда он пытался отнять серебряную корову сэра Уоткина Бассета у ночного грабителя.
У Спода вырвался крик:
— Но ведь корову не украли?
— Украли, сэр.
Родерик Спод был потрясен. Если вы помните, он с самого начала относился к корове с отеческой нежностью. Больше он слушать не стал, тут же унесся прочь, а мы с Дживсом вошли в комнату. Я сгорал от любопытства.
— Рассказывайте, Дживс, рассказывайте.
— Видите ли, сэр, добиться от полицейского связного повествования не удалось, однако я заключил, что он нервничал и волновался…
— Без сомнения, из-за того, что не может переговорить с папашей Бассетом, который, как мы знаем, принимает сейчас ванну, и получить у него позволение покинуть пост и рвануть ко мне за своей каской.
— Без сомнения, сэр. А поскольку он так сильно нервничал, ему чрезвычайно хотелось покурить трубку. Но это рискованно, ведь его могут застать с трубкой при исполнении обязанностей, да еще в комнате, которую заполнят клубы дыма, и потому он вышел в сад.
— Да уж, у этого Оутса ума палата.
— Стеклянную дверь он оставил открытой. А немного погодя его внимание привлекли доносившиеся из комнаты звуки.
— Что за звуки?
— Звуки крадущихся шагов, сэр.
— В комнату кто-то незаметно прокрался?
— Именно, сэр. А потом раздался звон разбитого стекла. Он поспешил в комнату, в которой, естественно, не было света.
— Почему?
— Потому что он его выключил, сэр.
Я кивнул. Мне было все ясно.
— Сэр Уоткин дал ему указание охранять коллекцию в темноте, чтобы у грабителя создалось впечатление, будто в комнате никого нет.
Я снова кивнул. Подлый прием, но чего еще ожидать от скудного умишка бывшего мирового судьи.
— Он подбежал к горке, где стояла корова, и чиркнул спичкой. Спичка сразу погасла, однако он успел разглядеть, что упомянутое произведение искусства исчезло. Он пытался осмыслить значение страшного открытия, как вдруг уловил какое-то движение и, оглянувшись, заметил смутную фигуру, которая выскользнула в стеклянную дверь. Он кинулся за ней в сад, почти догнал, вот-вот схватит, как вдруг из темноты выскочила смутная фигура…
— Та же самая?
— Нет, сэр, другая.
— Видно, все смутные фигуры только и дожидались нынешней ночи.
— Похоже на то, сэр.
— Лучше называйте их Пат и Майк, а то мы запутаемся.
— Может быть, А и Б, сэр?
— Пожалуйста, Дживс, если вам так больше нравится. Он почти догнал смутную фигуру А, сказали вы, как вдруг из темноты выпрыгнула смутная фигура Б…
— …и хвать его кулаком по носу.
У меня вырвалось восклицание. Все, тайна разгадана.
— Старина Линкер!
— Да, сэр. Без сомнения, мисс Бинг забыла его предупредить, что ночная операция отменяется.
— И он притаился поблизости, ждал меня.
— Напрашивается именно такое предположение, сэр.
Я с облегчением вздохнул, представляя себе расквашенную физиономию полицейского. Сложись все иначе, это была бы физиономия Бертрама Вустера.
— Нападение мистера Линкера отвлекло внимание полицейского от преследуемого им субъекта и позволило тому скрыться.
— А что Линкер?
— Узнав полицейского, он принес ему извинения, сэр. А потом ушел.
— Я его не виню. Даже остроумно, в каком-то смысле. Не знаю, Дживс, что обо всем этом думать. Эта смутная фигура… Я говорю о смутной фигуре А. Кто это мог быть? У Оутса есть какие-нибудь предположения на этот счет?
— Есть, и весьма определенные, сэр. Он убежден, что это были вы.
Что за чертовщина!
— Я?! Почему все, что творится в этом трижды окаянном доме, навешивают на меня?
