хихикнул.
— Вы и не спрашивали бы, если б видели их вместе. Я рад, что в наше циничное время еще можно наблюдать такую привязанность. Они просто поглощены друг другом. Им только бы целоваться, иначе они жить не могут. Мне нравится на это смотреть, — с чувством добавил сенатор. — Если молодые люди влюблены друг в друга, пусть и ведут себя соответственно. Таков мой девиз. Меня просто тошнит от нынешней идиотской моды — когда жених и невеста держатся так, будто до смерти наскучили друг другу. Ничего подобного между виконтом и моей дочерью нет.
— Какая прелесть!
— Да-да. Именно прелесть!
— Что же, значит, я ошиблась. Простите.
— Не за что, не за что!
— А не можете ли вы мне сказать, где гостиная? Полагаю, никто не станет возражать, если я напишу тут письмо?
— Ни в коем случае! А гостиная вон там, за портьерой.
— Благодарю.
Слегка поклонившись, красавица ушла, а сенатор Опэл, со слабым томлением по годам, когда он ни за что бы не допустил, чтобы такая девушка ушла из его жизни, последовал своей дорогой: припасть к источнику утешения, напитку Гюстава-филантропа. Хоть так мужчины, миновавшие возраст, когда любовь правит бал, могли ублажить душу.
Суп Слаттери сидел в кровати, читая «Алису в стране чудес». Когда вошел Пэки, он, чихнув, взял стакан, чтобы подкрепиться глотком горячего виски.
— Привет! — бросил Слаттери и показал книгу. — Читал эту книженцию?
— И часто. Где взял?
— В вестибюле подобрал. Забыл, наверное, кто-то. Послушай, может, ты сумеешь мне объяснить. Этот Белый Кролик. Что-то я его не понимаю. Чем он занимается?
— Спешит, по-моему, на чай с Королевой. Что-то в этом роде.
— А почему он тогда в деловом костюме и при часах?
— Н-да…
— Нет, — помотал головой Слаттери. — Так не бывает.
Он опять чихнул, и Пэки тревожно всмотрелся в него.
— Ты что, простуду схватил, что ли?
— Да уж точно.
— Жаль. Это осложняет дело. А я пришел просить, чтобы ты взломал для меня сейф сегодня ночью.
Слаттери был истинным спартанцем.
— Подумаешь, простуда! — легко отозвался он. — Ты что ж, считаешь, такая ерундовина меня остановит? Само собой, вскрою. Так ты выпроводил эту тетю из спальни?
— Мало того! Геджа там тоже не будет!
— Кр-расота! А как же тебе удалось?
— О, это долгая история, — нехотя отозвался Пэки. — Понимаешь, я показал необыкновенную мудрость и предприимчивость. Если тебе захочется назвать это гениальностью, тоже возражать не стану. Миссис Гедж перешла спать в спальню мужа, а мистер Гедж наглухо запрятан в одном местечке. Оставлю открытым для тебя окно гостиной. Тебе только и потребуется — войти и забрать. Непыльная работенка.
— Знаешь, непыльных для меня уже нет, — вздохнул Слаттери. — Раньше, бывало, чем заковыристее дело, тем мне больше по нраву. Джулия даже меня поддразнивала. А теперь я целиком за спокойную жизнь. Старею, видно. Если б сумел огрести где небольшой капиталец, чтобы ферму хватило купить, ушел бы от дел. Есть что-то такое в фермах… Коровы всякие, цыплятки…
И Слаттери мечтательно забылся. Потом какая-то неприятная мысль вторглась в его мечтания. Взгляд его загорелся.
— Слушай-ка, а я вот что хотел спросить. Насчет Шату этого…
— Да?
— Что это за тип там живет, с белыми волосами, черными бровями? Здоровила такой?
— A-а, так ты его видел? Это сенатор Опэл.
Пэки, пораженный, умолк на полуслове. У его собеседника вырвался свистящий вздох. Возможно, причиной явилось начинающееся воспаление легких, но больше походило на ярость сильного мужчины.
— Что?! — Слаттери дышал все так же странно и натужно. — Сенатор Опэл? Так ты для него хочешь раздобыть то канпраментирующее письмо?
— Да, для него самого.
— Брат! Все отменяется! Выхожу из игры!
— Да ты что!
— Ну нет! Не стану, даже ради тебя. Чтоб я вызволял этого сивого типа из передряги? Чем ему хуже, тем больше мне радости! Тонуть станет — кину ему утюг на голову!
Пэки впал в полнейшее недоумение. Он никак не мог разобраться в этом неожиданном всплеске эмоций.
— Но…
— Нет, — твердо повторил Слаттери. — Если этого типа опозорят, только рад буду. После того, что он со мной сотворил…
И в резких, цветистых фразах, перемежающихся случайным чихом, придающим рассказу дополнительную драматичность, Слаттери поведал историю своей ночи на открытом воздухе. Рассказывал он отменно: так и виделся подоконник, слышались порывы резкого ветра, свистящего вокруг его свисающих лодыжек, — и Пэки, слушая, чувствовал, как на него наваливается безнадежность. После такого происшествия нелегко будет уговорить настрадавшегося человека.
— Н-да, круто, — согласился он.
— Круто, — подтвердил, уныло чихая, и Слаттери. — Да, самое точное словцо. Вернее и не подберешь.
— Не будешь же ты дуться из-за таких мелочей?
— Как ты сказал? — переспросил Слаттери. — Мелочей?
— Это ж просто шутка.
— Шуточки, ничего себе!
Пэки спохватился, что выбрал не ту линию уговоров, и ударил по более личной ноте.
— Подумай обо мне! Ты ведь меня не подведешь, а?
Слаттери зашелся недоумением.
— Послушай, да при чем тут ты? Чего ты-то так распалился? Если этот дурила написал не то письмо, пускай сам и расхлебывает. Не пойму, каким ты тут боком?
— Понимаешь, у сенатора Опэла есть дочка. Она, конечно, очень расстраивается. Вот я и хочу ей помочь.
— А ты что ж, втюрился?
— Разумеется, нет!
Пэки брала досада, что его дружбу с Джейн, чисто платоническую, все истолковывают неверно. Сам он, конечно, знал, что между ними ничего нет, только рыцарственное желание помочь попавшей в беду знакомой — с его стороны, а с ее — естественная благодарность. Правда,
