помочь достойно встретить ту минуту, когда острые зубы до кости располосуют ее тело, когда она, быть может, не устоит на ногах и волк вцепится ей в горло. Она приготовилась метнуться вперед.
В этот миг — как в кино — она увидела, как за спиной волка, хоть и на довольно значительном расстоянии, появился какой-то человек.
Волк тоже почувствовал его присутствие, но не повернул голову, и Шанталь продолжала смотреть ему прямо в глаза. Ей Казалось, что только силой взгляда она удерживает его от броска, и потому не хотела подвергать себя еще большему риску: если кто-то и вправду появился, ее шансы на спасение возрастают — пусть даже спасение будет стоить ей слитка золота.
Человек молча наклонился, а потом двинулся влево. Шанталь знала — там стоит дерево, на которое можно легко и быстро вскарабкаться. В эту минуту что-то промелькнуло в воздухе, и рядом с волком упал камень. Зверь с невероятной стремительностью развернулся в сторону опасности.
— Беги! — крикнул чужестранец.
Шанталь рванулась к своему единственному убежищу, а чужестранец с неожиданным проворством влез на другое дерево. Когда проклятый волк подскочил к нему, тот уже был в безопасности. Волк с рычанием стал прыгать, пытаясь вскарабкаться по стволу.
— Ветки! Соберите ветки! — крикнула Шанталь.
Однако чужестранец словно впал в оцепенение. Ей пришлось трижды повторить эти слова, прежде чем он понял, что надо сделать, и принялся, обрывая ветки, швырять их в сторону хищника.
— Да нет же! Соберите ветки в пучок и подожгите! У меня нет зажигалки! — в голосе Шанталь звучало отчаяние человека, находящегося на краю гибели.
Чужестранец собрал несколько веток, однако прошла, казалось, целая вечность, прежде чем он сумел поджечь их — вчерашняя буря все пропитала влагой, а солнце в это время года редко показывается из-за туч.
Шанталь дождалась, пока импровизированный факел разгорится поярче. Будь ее воля, она оставила бы чужестранца здесь до ночи — пусть-ка он сам познает страх, который хотел вселить в целый мир. Но ведь она собралась уезжать и, значит, волей-неволей должна была помочь ему.
— Ну, теперь покажите, что вы мужчина! — крикнула она. — Слезьте с дерева, крепко держите факел и направьте его в сторону волка. Чужестранец не шевельнулся, точно был в столбняке.
— Ну же! — снова раздался ее крик, и, услышав его, чужестранец подчинился той властной силе, которая звучала в голосе девушки, — силе, порожденной ужасом, но и способностью в считанные секунды принимать решения и совершать поступки, оставляя страх и страдание на потом.
Он спустился, сжимая в руке пылающие ветки и не обращая внимания на отлетающие искры, обжигавшие ему лицо. Он увидел совсем рядом вспененную, оскаленную морду зверя, и страх его усилился. Однако надо было что-то делать хотя бы сейчас — если уж он пребывал в бездействии в тот день, когда похитили его жену, когда убили его дочерей.
— Смотрите ему прямо в глаза! — услышал он крик Шанталь.
Он повиновался. С каждым мгновением становилось легче: теперь он может смотреть не на оружие в руках врага, а на него самого. Теперь они в равных условиях, теперь оба способны внушать ужас друг другу.
Он спрыгнул на землю. Волк отпрянул, испугавшись огня; он продолжал рычать и прыгать, но близко не подходил.
— Оттесни его!
Чужестранец сделал шаг по направлению к волку, который зарычал еще громче, оскалил клыки, но отступил.
— Наступай на него! Гони!
Факел горел теперь еще ярче, но чужестранец заметил, что еще немного — и он сожжет себе руки. Времени уже не оставалось. Не раздумывая и пристально глядя в зловещие синие волчьи глаза, он бросился вперед. Волк перестал рычать и прыгать — он повернулся и исчез в чаще леса.
Шанталь спустилась с дерева в одно мгновение. Когда только она успела собрать на земле пучок хвороста и смастерить свой собственный факел?
— Идем отсюда! Скорей!
— Куда?
Куда? Неужели в Вискос, чтобы все увидели их вместе? Чтобы угодить в новую засаду, в которой огонь уже не спасет? Чувствуя, как ломит спину, как колотится сердце, она опустилась на землю.
— Разведи костер, — сказала она чужестранцу. — Я должна подумать.
Она шевельнулась — и вскрикнула: плечо пронизала острая боль. Чужестранец собрал веток, листьев и развел костер. При каждом движении Шанталь корчилась от боли и глухо стонала: должно быть, она сильно ушиблась, влезая на дерево.
— Ничего-ничего, — произнес чужестранец, видя, как она страдает. — Ты ничего себе не сломала. Со мной такое бывало — в минуты предельного напряжения мышцы сокращаются. Давай я разотру тебе плечо.
— Не трогай меня. Не подходи ко мне. Не заговаривай со мной.
Боль, страх, стыд. Можно не сомневаться — когда она выкапывала золото, чужестранец стоял где-то поблизости: он знал — потому что спутником его был дьявол, а дьяволы читают в человеческой душе, как в открытой книге, — что на этот раз Шанталь решится украсть слиток.
Знал он и то, что в эту минуту весь город мечтал совершить преступление. Знал и то, что ничего не будет сделано, потому что никто не решится на это, но и намерения достаточно, чтобы ответить на его вопрос: человек есть прежде всего носитель зла. Знал чужестранец и то, что Шанталь намеревалась бежать, а пари, которое они заключили накануне, уже ничего не значит и он сможет вернуться туда, откуда приехал (а откуда, в сущности, он приехал?), не тронув своих сокровищ и подтвердив свои подозрения.
Он попытался было устроиться поудобней, но это было совершенно невозможно, и оставалось лишь сидеть неподвижно. Огонь костра удерживал волка на почтительном расстоянии, но он же вскоре привлечет внимание пастухов. Они подойдут поближе и увидят их вдвоем.
Он вспомнил, что сегодня суббота. Люди сидят в своих домах, заполненных чудовищно безвкусными безделушками, украшенных репродукциями знаменитых картин, гипсовыми изображениями святых, и пытаются развлечься — а совсем скоро они получат развлечение, какого не было с того дня, как закончилась Вторая мировая война.
— Не смей говорить со мной.
— Я не произнес ни слова.
«Зареветь, что ли?» — подумала Шанталь, но при нем ей не хотелось плакать, и она сдержала слезы.
— Я спасла тебе жизнь. Я заработала это золото.
— Это я спас тебе жизнь. Волк собирался напасть на тебя. Чистая правда.
— Но, с другой стороны, мне .кажется, ты спасла что-то у меня в душе, — продолжал чужестранец.
Старый трюк. Она сделает вид, будто не понимает, о чем идет речь, и это будет нечто вроде разрешения воспользоваться его богатством и навсегда покинуть здешние края. Тем все и кончится.
— Я говорю о нашем вчерашнем пари. Я испытывал такую неимоверную боль, что утешение видел лишь в том, чтобы причинить другим такие же страдания. Ты права.
Дьяволу, неотступно следовавшему за чужестранцем, совсем не понравились эти слова. Он попросил помощи у дьявола Шанталь, но тот появился совсем недавно и еще не мог полностью руководить девушкой.
— И что это меняет?
— Ничего. Мы заключили пари, и я уверен, что выиграю. Но я сознаю все свое убожество и понимаю, почему стал таким — я считал, что мои несчастья свалились на меня незаслуженно.
Шанталь думала о том, как бы им незаметно выбраться из леса: было еще раннее утро, но больше оставаться здесь было нельзя.
—Я считаю, что честно заработала свое золото, и заберу его, если только ты мне не воспрепятствуешь, — сказала она. — И тебе советую сделать то же самое: ни тебе, ни мне незачем возвращаться в Вискос; давай спустимся в долину, выйдем на шоссе, поймаем попутную машину, а дальше каждый двинется своим путем.
— Иди. Но знай, что в эту самую минуту жители Вискоса решают, кто должен умереть.
— Может быть. Они будут решать это в течение ближайших двух дней, пока не истечет срок, а потом еще два года — спорить о том, кому же быть жертвой. О, я знаю моих земляков: они нерешительны, когда надо действовать, и неумолимы, когда надо взвалить на кого-то вину. Если ты не вернешься, они даже не дадут себе труда поспорить, а просто подумают, что я все это выдумала.
— Вискос ничем не отличается от других городов. Все, что происходит там, происходит и на других континентах, в других городах, селениях, монастырях — не важно где. Но ты этого не понимаешь, как не понимаешь
и того, что фортуна на этот раз была ко мне благосклонна — я правильно выбрал человека, который мне поможет.
«Да, эту вот девушку, сидящую рядом: она кажется честной и трудолюбивой, а на самом деле думает лишь о том, как бы отомстить. Нам не дано увидеть врага — ибо если мы пойдем до самого конца, то обнаружим, что истинный наш враг — Господь Бог, заставивший нас пройти через все то, что мы прошли, — и потому мы срываем досаду на неудачи и разочарования на всем, что нас окружает. И никогда нам не утолить жажду мести, ибо она направлена против самой жизни».
— О чем мы говорим? — спросила Шанталь, разозленная тем, что чужестранец, которого она ненавидела больше всех на свете, так хорошо понимает, что творится у нее в душе. — Почему бы не взять золото и не уйти?
— Потому что вчера я понял: предлагая то, что внушает мне наибольшее отвращение — убить человека без причины и мотива, как убили когда-то мою жену и дочерей, — я на самом деле хочу спастись. Помнишь, во время нашей второй встречи я привел тебе слова одного философа? Того самого, который сказал, что и у Господа Бога есть ад: это его любовь к людям, ибо отношение людей терзает Его ежесекундно на протяжении всей Его вечной жизни. Помнишь?
Впрочем, этот же философ сказал и кое-что другое: человеку нужна таящаяся в нем скверна — без нее ему не обрести совершенство.
— Не понимаю.
— Раньше я думал только о возмездии. Подобно твоим землякам, я дни и ночи мечтал об этом, строил планы, воображал — и ничего не предпринимал. Какое-то время я по газетам следил за судьбой людей, которые потеряли своих близких в ситуациях, сходных с моей, но действовали совершенно противоположным образом: они организовывали группы поддержки жертв, боролись за торжество справедливости, проводили кампании — и тем самым
