По дороге никто ни с кем не разговаривал, никто никому не смотрел в глаза, словно все загодя договорились относиться к происходящему как к некоему кошмарному сну, который следует забыть — и чем раньше, тем лучше. Люди тяжело дышали — скорее от волнения, чем от усталости. И вот наконец огромный светящийся полукруг с трех сторон замкнул прогалину, посреди которой лежал кельтский монолит.
По знаку, поданному мэром, дровосеки отвязали веревки, удерживавшие Берту на носилках, и положили ее на каменный стол.
— Нет, так не пойдет, — возразил кузнец, припомнив, как в виденных им фильмах про войну солдаты, спасаясь от неприятельского огня, приникают к земле. — В лежачего трудно попасть.
Тогда дровосеки посадили Берту, прислонив ее спиной к камню. Получилась вроде бы идеальная мишень, но тут прозвучал плачущий женский голос:
— Она уставилась прямо на нас! Она видит, что мы делаем.
Разумеется, Берта ничего не видела, но было невыносимо смотреть на эту добродушного вида, благостно улыбающуюся старушку, которая совсем скоро будет умерщвлена сотнями маленьких свинцовых шариков.
— Поверните ее спиной, — приказал мэр, также не оставшийся безразличным к подобному зрелищу.
Дровосеки, ворча, снова подошли к монолиту и поставили Берту на колени, так что лицом и грудью она прижималась к камню. Однако поскольку в таком поло жении удержать ее было невозможно, пришлось привязать ей к запястьям; веревку, перекинуть через верхушку монолита и закрепить на противоположной стороне.
Картина получилась жутковатая — отвернувшаяся от людей коленопреклоненная женщина, руки которой были воздеты к небесам, словно она кому-то молилась или о чем-то молила. Кто-то запротестовал и на этот раз, но мэр сказал, что пора кончать.
И чем скорей, тем лучше. Без речей и оправданий — то и другое можно оставить на завтра, когда в баре и на улицах начнутся разговоры пастухов и пахарей. Можно не сомневаться, что по одной из трех городских улиц еще долго не будут ходить люди — слишком уж все привыкли к тому, что там, у своего дома сидит Берта, глядит на горы и беседует сама с собой. Хорошо, что из Вискоса можно выйти еще двумя путями, не считая узенького проулка, который по самодельной лестнице выводит прямо вниз, на автостраду.
— Давайте кончать с этим, — сказал мэр, довольный тем, что священник не произносил ни слова и, стало быть, не покушался на его авторитет. — А то еще кто-нибудь в долине увидит эту нашу иллюминацию и захочет узнать, что происходит. Целься, пли — и по домам!
Не рассусоливая. Выполняя свой долг, подобно хорошим солдатам, которые защищают отчий край. Без душевных терзаний. Есть приказ, надо его выполнить.
Но тут мэр внезапно не только понял, почему священник хранит молчание, но и догадался, что попал в ловушку. С этого момента все — если эта история вскроется — смогут повторять то, что после всех войн неизменно говорят убийцы: «Мы выполняли приказ». Что же сейчас творится в душах этих людей и кто тогда он — негодяй или спаситель?
Нельзя давать слабину — особенно в тот миг, когда раздастся слитный лязг собранных ружей. Он представил себе, как оглушительно грянет залп из 174 стволов, но успокоил себя: если даже кто и услышит, они уже будут далеко отсюда, а прежде чем начать подъем, он приказал, чтобы люди, когда пойдут назад, погасили фонари и лампы. Дорогу все найдут и с закрытыми глазами — свет будет нужен, лишь чтобы избежать несчастных случаев в самый момент стрельбы.
Женщины инстинктивно отпрянули назад, когда мужчины взяли на прицел неподвижную фигуру, видневшуюся в пятидесяти метрах впереди. Промахнуться было невозможно — сызмальства все они были обучены меткой стрельбе, умели валить бегущего зверя, сбивать птицу влет. Мэр уже приготовился скомандовать «Пли!», но тут раздался женский голос:
— Стойте! Это была сеньорита Прим.
— А золото? Золото вы видели?
Стрелки опустили ружья, но не разломили их. В самом деле — золота никто не видел. Все повернулись к чужестранцу.
Тот медленно вышел на середину, стал перед шеренгой, опустил наземь мешок и начал один за другим вынимать из него золотые слитки.
— Вот оно, — произнес он, возвращаясь на свое место с краю полумесяца. А Шанталь подошла туда, где лежали слитки, и подняла один из них с земли.
— Это золото, — сказала она. — Но я хочу, чтобы вы в этом убедились. Пусть подойдут сюда девять женщин, и пусть каждая возьмет в руки по одному слитку.
Мэр забеспокоился — женщины окажутся на линии огня, а у кого-то из мужчин может дрогнуть рука, и раздастся выстрел. Однако девять женщин — и его жена в том числе — приблизились к сеньорите Прим и выполнили ее просьбу.
— Да, это золото, — сказала жена мэра, тщательно изучив то, что было у нее в руках, и сравнив это со своими немногими украшениями. — Вот я вижу тут государственное клеймо и цифры, обозначающие серийный номер, дату изготовления и вес. Нас не обманывают.
— Тогда держите слитки и выслушайте то, что я хочу вам сказать.
— Сейчас не время произносить речи, сеньорита Прим, — вмешался мэр и добавил, обращаясь к женщинам: — Уйдите отсюда, дайте нам докончить начатое.
— Заткнись, идиот!
Крик Шанталь напугал всех. Никому и в голову не могло прийти, чтобы кто-нибудь в Вискосе осмелился произнести подобное.
— Вы что, с ума сошли?
— Заткнись! — еще громче выкрикнула она, дрожа с головы до ног, не сводя с мэра побелевших от ненависти глаз. — Это ты сошел с ума, раз попался в ловушку, которая грозит нам всем осуждением и смертью! Это ты, очертя голову, угодил в нее! Мэр сделал шаг к Шанталь, но двое мужчин удержали его.
— Послушаем, что она скажет! — раздался в толпе чей-то голос. — Десять минут значения не имеют!
Не то что десять — даже пять минут имеют огромное значение, и каждый из жителей Вискоса знал об этом. Чем дольше стояли они на прогалине, тем стремительней рос их страх, тем острей осознавали они свою вину, тем сильней жег их стыд, тем трудней становилось унимать дрожь в руках. Все хотели только одного — найти какой-нибудь благовидный предлог и отменить то, что затеяли. По дороге каждый из мужчин считал, что его-то ружье заряжено холостым и что все мигом будет кончено, — а теперь каждый боялся, что из его ствола вылетит смертоносный свинец, и тогда призрак старухи, которую все считали ведьмой, будет являться к нему по ночам.
Боялись, что кто-нибудь проговорится. Или что священник не исполнит своего обещания, и виноваты окажутся все.
— Ладно, пять минут, — сказал мэр, пытаясь внушить собравшимся, будто это он дает разрешение, тогда как игра уже пошла по правилам, установленным Шанталь.
— Я буду говорить столько, сколько захочу, — ответила девушка, которая сумела обрести самообладание и не собиралась уступать ни пяди завоеванной территории. Слова ее звучали как никогда властно и веско. — Но это будет недолго. Забавно смотреть на происходящее, особенно потому, что все мы знаем — при Ахаве появлялись в нашем городе люди, о которых шла слава, будто у них есть особый порошок, способный превратить свинец в золото. Эти люди называли себя алхимиками, и во всяком случае один из них — когда Ахав пригрозил ему смертью — доказал, что говорит правду.
Сегодня вы хотите сделать то же самое — собираетесь смешать свинец с кровью, пребывая в уверенности, что он превратится в то самое золото, которое мы держим в руках. С одной стороны, вы совершенно правы. С другой — золото, так быстро попав к вам в руки, так же быстро из них уплывет.
Чужестранец не понимал, о чем говорит девушка, но хотел, чтобы она продолжала: он почувствовал, что в каком-то темном уголке его души снова засиял уже позабытый свет.
— Все мы в школе читали знаменитую легенду про царя Мидаса. Этот человек однажды повстречал бога, и тот предложил исполнить любое его желание. Мидас был очень богат, но хотел быть еще богаче, и вот он попросил: «Пусть все, к чему я притрагиваюсь, превращается в золото».
Припомните, что произошло вслед за тем. Мидас превратил в золото свою мебель и свой дворец и все, что его окружало. Он работал все утро — и золотыми стали деревья в саду и ступени лестницы. В полдень он проголодался и захотел что-нибудь съесть. Но едва лишь он прикоснулся к румяной бараньей ноге, которую подали ему слуги, как она стала золотой. Он поднес к губам стакан вина — и вино стало золотом. Лишь в этот миг осознав, какую ошибку совершил, он в отчаянии бросился к жене, прося ее о помощи, но стоило ему взять ее за руку, как жена превратилась в золотую статую.
Слуги убежали из дома, боясь, что и их постигнет та же участь. Не прошло и недели, как Мидас, окруженный золотом со всех сторон, умер от голода и жажды.
— К чему ты все это рассказываешь? — осведомилась жена мэра. Она торопливо опустила слиток на землю и вернулась на прежнее место, рядом с мужем. — Разве в Вискосе появился бог, который наделил нас таким же даром?
— К чему? Да просто к тому, что золото само по себе ничего не стоит. Ровным счетом ничего. Его не съешь, не выпьешь, не купишь на него скотину или землю. Цену имеют деньги, а каким образом превратите вы это золото в деньги?
У нас два пути. Можно попросить, чтобы наш кузнец, расплавив слитки, разделил их на двести восемьдесят одинаковых кусочков. Каждый из нас отправится в город продавать свою долю. И в тот же миг мы навлечем на себя подозрение, ибо в нашей долине золотых копей нет, а потому непонятно, откуда это у всех жителей Вискоса вдруг взялись маленькие золотые слитки. Власти начнут разбирательство.
Мы, конечно, скажем, что нашли сокровища древних кельтов. Экспертиза моментально установит, что золо то — недавно отлито, что здесь уже проводились археологические раскопки и что будь у кельтов такое количество золота, от бы возвели в нашем крае большой и богатый город.
— Ты — глубоко невежественна, — подал голос латифундист. — Мы сдадим слитки такими, как есть, — с пробами, клеймами и прочим — в банк, получим за них деньги и разделим поровну.
— Это второй путь. Мэр берет десять слитков, несет их в банк и просит дать за них деньги. Банковский клерк не станет задавать ему те вопросы, которые, без сомнения, возникли бы у него, появись в банке мы все. Мэр представляет городскую власть, и потому его попросят всего лишь предъявить документы, свидетельствующие, что золото было приобретено. Мэр отвечает, что документов у него никаких нет, но зато на каждом слитке — как тут только что говорила его жена — стоит клеймо, и, значит, золото — настоящее. Есть и дата выпуска, и номер серии. К этому времени наш чужестранец будет уже далеко отсюда.
Клерк попросит дать ему некоторое время —он лично знает мэра и не сомневается в его честности, но ему, дескать, необходимо разрешение на выплату такой значительной суммы. Тут он осведомится, откуда же все-таки взялось это золото. Мэр ответит, что это был подарок одного заезжего чужестранца — мэр наш далеко не дурак и за словом в карман не полезет.
Ну, клерк доложит обо всем управляющему, а управляющий — нет, он тоже, разумеется, никого не подозревает, но, будучи всего лишь служащим на
