„Александр Кутепов“.
По линии болгарской полиции капитан Браунер обеспечивал невмешательство полицейских органов в военную работу III отдела РОВСа, а капитан Фосс доставал деньги для обеспечения пребывания боевиков в лагерях, покрывая расходы на питание, обмундирование и поездки».
В Бухаресте капитан Фосс и его воспитанники провели буквально пару дней. При первой же возможности группа отправилась в СССР. Присоединился к ним и Аксаков. В задачи чинов «Внутренней линии» входила организация администраций на освобожденных от Красной армии территориях. Один из участников группы капитана Фосса, Павел Бутков, напишет спустя полвека в своих воспоминаниях: «Мы должны были отправляться в Винницу, где находилась главная квартира фюрера и где формировались украинские соединения. Мы должны были разобраться в этих украинских делах, так как немцы совсем в них запутались. Клавдий Александрович Фосс был в восторге от этого задания, так как он считал, что наша правда об украинцах-галичанах взяла верх и немцы думают, что они ошиблись в том, что делали ставку на них. В то время многие офицеры немецкой армии были за создание русского правительства в Киеве, но потом нацисты со своим фюрером решили иначе и стали делать ставку на украинцев-галичан, которые массами пошли к ним и создали даже дивизии эсэсовцев. На Украине они были самыми ближайшими помощниками немецкой администрации и ее исполнителями. Эти безумные нацисты со своим фюрером хотели все себе подчинить — и всю Россию, и особенно Украину.
С большим подъемом мы готовились к отъезду в Винницу. Ехали мы на нескольких машинах и увидели еще много интересных мест юга России. По пути мы разговаривали с местными жителями, которые, узнав, что мы русские-белые, с большим интересом и откровенно с нами разговаривали. Никто почти не высказывал своих симпатий к галичанам, которых считали совершенно чужими и продажными шкурами. Винница старинный город, который стоит на обоих берегах довольно большой реки Буг. Нам был предоставлен очень хороший особняк, который стоял на крутом берегу Буга. Там с нами разместился и наш немецкий начальник, который был близок к некоторым высокопоставленным офицерам главной квартиры в Виннице, что было очень важно для нашей работы там. На меня была возложена обязанность собирать информацию о знаменитых винницких расстрелах; информация эта отправлялась болгарскому военному министерству.
В этом особняке у нас была специальная прислуга, которая смотрела за чистотой в доме, была большая кухня с поваром, который вкусно готовил. В этом доме совершенно все было для барской жизни. Прекрасные спальни с великолепным постельным бельем, уборные в идеальном порядке, общий зал с прекрасными люстрами и огромным столом, где мы все собирались во время наших обедов и ели вкусные блюда с лучшими винами и свежими фруктами. У всех у нас были свои задания, и мы были очень заняты в течение всего дня. Мы старались развязать узел, который в Виннице сплетался с различными группировками украинских самостийников. Там были бендеровцы, петлюровцы, махновцы, и все имели свои политические и стратегические намерения относительно „устройства самостийной Украины“. Мой друг мичман Сергей Сергеевич Аксаков набрел на самую для нас интересную „подпольную“ организацию украинцев, которых всюду в местной администрации было полно. Все, кто был связан с этой подпольной украинской организацией, были сняты с работы и ввиду того, что большинство было из галичан, высланы из Винницы. После этого немцы перестали так доверять украинцам, и их самостийные формирования и школы в Виннице были закрыты. Когда мы только прибыли в Винницу, капитан Фосс сказал, что под Винницей на кирпичном заводе сидят несколько высших генералов-военнопленных Красной армии и среди них генерал Власов, с которым капитан Фосс хотел связаться. Но тогда Власов никого, особенно русских эмигрантов, не хотел видеть. Позже приехал из Берлина капитан немецкой армии, также бывший русский и белый офицер Штрик-Штрикфельд, который работал при главном командовании немецкой армии и ОКВ. С ним генерал Власов несколько раз беседовал и согласился ехать под Берлин, чтобы начать работать с немцами и организовывать части РОА».
Надо сказать, что руководство Русского общевоинского союза поняло, какого монстра взрастила в своих недрах. Известно, что «Внутреннюю линию» пытались распустить четыре раза. Дважды это приказывал генерал Миллер, по одному разу — генералы Витковский и Архангельский. Но ничего это не дало. Как писала в свое время жена генерала Деникина, «организация с годами выродилась в подпольный и очень страшный организм со множеством щупальцев в разных странах и обществах российского рассеяния».
В 1991 году распался Советский Союз. Коммунистическая идеология перестала быть государственной. Совсем чуть-чуть не дожил до воплощения своей самой заветной мечты мичман Аксаков. А официального приказа о прекращение деятельности «Внутренней линии» не последовало. Да что там приказ, если до сих пор неизвестно даже большинство чинов тайного ордена внутри Русского общевоинского союза.
Я рассуждаю сейчас исключительно с точки зрения историка, который занимается одним из аспектов русской эмиграции. Они не оставили воспоминаний. И об очень многих значительных фактах мы и сегодня не имеем представления. Сбылись пророческие слова последнего начальника штаба Корниловской ударной дивизии, Генерального штаба полковника Месснера: «Не виню никого. Виню всех. Никто и все виноваты в том, что наши полковые колонны имеют только „голову“ и не имеют „хвоста“. Голова седая, а хвоста нет. „Не то важно, что эмиграция существует, важно то, что она вымирает“, — сказал однажды Сталин. Мы вымираем, это значительный, важный факт».
Благодаря стараниям Шатилова две тайные организации, а именно «Внутренняя линия» и остатки Боевой организации Кутепова, фактически слились в одну. Во-первых, большинство боевиков к тому моменту уже погибли во время хождений в СССР. А во-вторых, главным связующим звеном между «кутеповцами» и «шатиловцами» выступил бывший капитан Марковской артиллерийской бригады Виктор Ларионов.
В Добровольческой армии он был с первых дней, участник Ледяного похода, галлиполиец. В эмиграции — в охране великого князя Николая Николаевича. В 1927 году устроил теракт в Ленинграде, о чем в последствии написал воспоминания: «Было восемь часов и три четверти. Белый вечер, сырой и теплый, висел над „Ленинградом“. Звонки трамваев, шаркание человеческих гусениц по панелям, стук собственного сердца — частый и тревожный — вот все, что воспринимало сознание. И еще одно воспринимало ясно и четко, что у подъезда Партклуба стоит милиционер, что ворота в проходной двор в соседнем доме заперты на солидный висячий замок, и остается единственный путь бегства — на Кирпичный переулок.
Прошли перед „мильтоном“. Он скосил на нас глаза и отвернулся. Выглянули на него из-за угла Кирпичного. О счастье! „Мильтон“ неторопливым шагом побрел к Гороховой. Путь, значит — свободен!
Тяжелая почти до потолка дубовая дверь. Как сейчас помню медную граненую ручку. Кругом роскошь дворца. Нет ни страха, ни отчаяния, ни замирания сердца. Впечатление такое, точно я на обыкновенной, спокойной, неторопливой работе.
Дверь распахнута. Я одну-две секунды стою на пороге и осматриваю зал. Десятка три голов на звук отворяемой двери повернулись в мою сторону. Бородка тов. Ширвиндта а-ля Троцкий склонилась над бумагами. Столик президиума посреди комнаты. Вдоль стен — ряды лиц, слившихся в одно чудовище со многими глазами. На стене „Ильич“ и прочие „великие“, шкафы с книгами.
Я говорю моим друзьям одно слово: „можно“ — и сжимаю тонкостенный баллон в руке. Распахиваю двери для отступления. Сергей размахивается и отскакивает за угол. Я отскакиваю вслед за ним. Бомба пропищала и замолчала. Еще секунда тишины, и вдруг страшный нечеловеческий крик: „А… а… а… а… Бомба…“
Я, как автомат, кинул баллон и побежал вниз по лестнице. На площадке мне ударило по ушам, по спине, по затылку звоном тысячи разбитых одним ударом стекол: это Дима метнул свою гранату. Сбегаю по лестнице. По всему дому несутся дикие крики, шуршание бегущих ног и писк, такой писк — как если бы тысячи крыс и мышей попали под гигантский пресс. Я ерошу волосы на голове — для выскакивания на улицу в качестве пострадавшего коммуниста, кепка смята и положена в карман, пальто, плащ бросаю в клубе. Секунда… вторая… третья… Звон разбитого стекла… и струйки зеленого дымка поднимаются выше и выше — это смерть».
В 1941 году в составе германской армии Ларионов был в Смоленске. После войны жил в Германии, умер в середине 80-х годов.
